Полураспад
Шрифт:
– Мы не можем упустить такой момент... Он может склеить, как клей "Момент", наши лаборатории...
А Савраскина как сидела спиной к вошедшим, так и осталась сидеть. Узкие плечи, тонкая шея... Пальцы бегают по клавиатуре, на пальцах никаких колец. Но это ничего не значит...
– Галина Игнатьевна, - уже в который раз окликнул ее Исидор Мартынович и сокрушенно шепнул: - Занята. Серьезный товарисч.
Впрочем, нет, наконец поздоровалась - полуоглянулась, кивнула, и снова пальчики плетут узор на клавиатуре. Алексею Александровичу хотелось вскочить, закричать...
Кстати, чуфа куда лучше хлореллы утилизирует мочевину, и ее саму вполне можно есть. Для космонавтов находка...
Алексей Александрович поручит эту тематику Ивану Гуртовому или Евгению Васильевичу. И станут ребята получать по семьсот, по тысяче рублей дополнительно. В наше время тоже деньги.
А Савраскина так и не оглянулась.
– Слушайте, это правду про вас рассказывают, Александрыч?.. Будто бы с утра по старинке явились в Институт физики, в лабораторию плазмы... ну, где раньше работали... и весь день там просидели...
– Сказки!
– раздраженно буркнул Алексей Александрович.
Уже торопясь уйти, перед железными дверями он широко махнул рукой, задел какой-то крюк, торчавший из стены, и глубоко взрезал белую мякоть в основании большого пальца.
Вот он, знак, да знак огромный, как нарисованный красный "кирпич" над дорогой! Сюда проезд закрыт. Вышел, сося руку, и побрел домой...
Вокруг маячила толпа, мигали красные огоньки машин, было шумно и красочно. Но что это? Собака с красным глазом, с обкусанным боком... стоит возле светофора, ждет зеленого света. Значит, знавала лучшие времена, разбирается в правилах уличного движения.
– Идем-ка со мной, дружок...
И, диво, на этот раз пес не огрызнулся, а послушно пошел за ним.
2
– Проходи, старина. Мы тебя назовем Тарзан. Люди, у нас новость!
– По дороге Алексей купил собаке дешевой колбасы, и новый друг не побоялся зайти с ним в расшатанный гремящий лифт.
Но никто в квартире не откликнулся. Оставив пса возле двери, Алексей Александрович прошел в комнату матери. Мать плакала, сидя на койке, хлюпала носом и утирала глаза платочком.
– Что, что?
– растерялся Алексей Александрович. Увидел в дверях кухни сына.
– Опять куда-нибудь привязал?
– Да ты че!
– заверещал Митька, отбегая от отца подальше и приседая в углу.
– Это мамка...
Из спальни выплыла супруга, в очень тесном белом платье до пят, без талии, вся - словно толстый мучной червь.
– Зачем на ребенка кричишь? Пьяненький сегодня? Не надо вымещать отрицательные эмоции на нежных детях. Ты понюхай-ка...
– Что, что?!
– уже потише, но хрипел Алексей Александрович.
– Я в магазин пошла, а ее за кашей последить...
Да, на кухне пахло подгорелой кашей. Видимо, мать уснула.
– Ну и что?
–
– Но я прощаю!
– пропела Бронислава.
В дверях появилась мать Алексея и прошелестела:
– А вот не надо мне ваших милостей!.. Я пенсию получаю.
– Она так это сказала - никогда сын не видел столько презрения на ее маленьком лице. Сейчас пойду и принесу хоть десять килограммов!
– Да перестань, мамочка!
– Бронислава продефилировала к плите, виляя задом.
– Я, собственно, из-за кастрюли... Немецкая...
– Ну и что?
– прокричал Алексей Александрович.
– Ничего, - отвечала жена.
– Говорю же, мелочь. Купим! Ой, кто это?! Она увидела пса.
– Пупсик!
– Пошла к порогу, протягивая руки.
Пес привстал и зарычал, Бронислава обиженно остановилась.
– Ну-у-у! Это ты на меня?! Зараза!
– И повернулась к мужу: - Чья?
– Теперь наша.
– Ты что, с улицы привел? Я подумала, кто-то попросил на время... Фу! У нее синяк. И грязная. Нет-нет-нет!
– Да, да!
– закричал тонким голосом Алексей Александрович.
– Да!
Наступила тишина. Бронислава пожала плечами, захихикала:
– Да ради Бога! Я пошла спать.
Когда она удалилась, мать - все еще стоя на пороге в свою комнатку тихо сказала:
– А еще Митя иконку забрал...
– Ну пошутил я...
– пролепетал, кривясь, Митя.
– Я ребятам во дворе показывал. Мы на компас проверяли, действует или нет... У вас под кроватью, бабушка... я не успел на полку поставить...
Алексей Александрович, пройдя в комнату матери, достал из-под кровати газетный сверток, развернул и подал матери черную прабабкину иконку, присел рядом. Старуха опустила голову.
– Я же понимаю... Помирать пора, а я хожу тут, мешаюсь... И ем некрасиво... слепая тетеря!
– Да перестань!
– Сын взял ее за холодную, в голубых нитках тонкую руку.
– Не говори так! Вот сделаем операцию, заменим хрусталики...
– Чем же ужинать будешь, миленький?
– Да творогу поем, какая ерунда.
– Он обнял старуху.
Прошло несколько дней. Митька по поручению отца с гордым видом выводил Тарзана во двор, пес был смирный и только на Брониславу рычал, пока однажды она ему не принесла с базара большую сахарную кость. Но на следующий же день, взявшись выгулять его, Броня вернулась с оборванным ремешком.
– Сбежал!
– заявила она с порога, шумно дыша.
– Увидел какую-то собачонку и... вот, оторвал.
Алексей Александрович, успевший привыкнуть к доброму молчаливому псу, недоверчиво смотрел на жену. Нет, кажется, не врет.
– Может, найдется?
– жалобно спросил Митька.
– Он мне руку подавал!
– Может, найдется, - согласилась Броня.
Однако как ни всматривались утром и вечером отец и сын в бегающих в округе собак, Тарзана нигде не было. И даже мать, которая, кстати, никогда не любила зверей в доме (шерсть, пух от них!), вдруг посочувствовала: