Полусредний мир
Шрифт:
Пара хозяев, пожилые гоблины Цапгкорн и Цапфлея, стоя на высоком помосте за стойкой, разливали пиво, не забывая доливать в него воду, и наблюдали, как трактир заполняется посетителями.
Вот крадучись прошмыгнул за столик ночной вор. Узкие щелочки глаз внимательно шныряли по посетителям. Пока он протискивался на свое место, количество серебряных пуговиц на камзоле гнома, сидевшего рядом, уменьшилось вдвое.
Цапгкорн подхватил поднос с кружками и поспешил в зал.
— Добрый вечер, господин Клюве, — приветствовал он вора, на всякий случай придерживая пальцем золотую цепочку и внимательно следя за руками вора. — Прошу вас, прошу…
— Благодарю вас, любезнейший Цапгкорн, — отвечал убийца с улыбочкой, от которой передернуло бы даже булыжник. — На отсутствие клиентуры жаловаться грех. Вам, впрочем, пока беспокоиться не о чем.
— Спасибо, господин Гранк, — сказал растроганный гоблин. — Вы меня очень утешили.
— Обещаю, что если поступит заказ на вас, вы узнаете об этом первым, — любезно улыбнулся Гранк.
«Правда, уже после того, как отравленная стрела вонзится в глотку», — подумал гоблин, но вслух, разумеется, ничего не сказал. Слишком долго фиксировать на своей персоне внимание человека, привыкшего вначале убивать собеседника, а уже потом осведомляться о его здоровье, было бы в высшей степени неразумно. Поэтому гоблин почел за благо вернуться к своим обязанностям.
Тем более, что в трактире появился волшебник.
Даже если бы этот посетитель не был одет в длинный фиолетовый балахон, усыпанный блеклыми серебряными звездами, даже если бы на голове его не было остроконечного колпака с кисточкой, даже если бы вместо длинной белой бороды у него была бы недельная рыжая щетина, а в руке вместо волшебного посоха ятаган или метла — все равно с первого взгляда было бы ясно, что перед вами волшебник.
Во-первых, только волшебник может быть до такой степени погружен в свои мысли, чтобы не заметить, что вместо стула он сел на сковороду с яичницей. Во-вторых, только волшебники жуют отвратительную смесь из табака и древесной смолы, придающую характерный зеленый цвет лицу и красный — глазам. И, наконец, только у волшебников бывает столько спеси и гонору, что от одного вида волшебной физиономии непривычного человека может стошнить.
Но конфликтовать с волшебником опасно. Крайняя забывчивость сочетается у волшебников с исключительной злопамятностью, так что добра они совершенно не помнят, зато любая, самая мелкая пакость прочно застревает в их памяти на всю жизнь. Вдобавок из-за хронического склероза волшебники постоянно забывают, отомстили они за причиненное зло или нет, и вследствие этого месть за какую-нибудь мелочь может растянуться на долгие годы.
Поэтому Цапгкорн в высшей степени почтительно снял волшебника со сковороды и проводил его на почетное место за столом. Поскольку волшебник продолжал пребывать в состоянии глубокой задумчивости, Цапгкорн взял на себя смелость самостоятельно оформить заказ. Он взял освободившуюся сковороду, подсунул ее волшебнику под нос, вложил ему в правую руку вилку, а в левую — кружку с элем. Вернувшись на свое место за стойкой, он с удовлетворением отметил, что волшебник принялся задумчиво ковырять вилкой яичницу, делая содержимое сковороды еще более однородным.
— М-да-а-а… — протянул Цапгкорн, наблюдая за волшебником и попыхивая трубочкой. — Не тот нынче волшебник. Не тот! Совсем перевелся ихний волшебный брат на навоз. Не то что в былые
— Замолчи, глупец! — раздраженно перебила его Цапфлея. — Или голова на плечах надоела? Услышит волшебник — тебе не сдобровать! Превратит в репу или брюкву — вот и пойдешь на гарнир к гусю!
— Этот-то? — презрительно спросил Цапгкорн, оглядывая волшебника. — Да он не способен даже превратить собственную задрипанную клячу в приличного мула. Был я сейчас на конюшне — у последнего пропойного гнолля выезд шикарнее. Где уж ему! Во-во, гляди! Ковыряет вилкой в кружке. Экий болван!
Цапфлея одарила мужа таким взглядом, что если бы в организме гоблинов содержалось хотя бы три сотых процента взрывчатых веществ, Цапгкорн бы немедленно и оглушительно взорвался.
Цапгкорн же, не обращая на жену никакого внимания, вздохнул и закончил мысль:
— Впрочем, нам до волшебных делишек нет никакого дела. Лишь бы таверна не пустовала. Но с этим беда: нынче в карманах у людей — как в головах у волшебников: только ветер свистит!
В зале между тем наблюдалось оживление: очаг тлеющего конфликта разгорался в полноценную трактирную драку.
Пьяный гном, употребивший четверть кружки тролль-грога, пытался завязать ссору с гигантским горным троллем. Ссора возникла из-за того, что гном, наступивший троллю на ногу и не дождавшийся ответной реакции, счел себя глубоко оскорбленным. С воплем: «Ах, так ты уже славных гномов не замечаешь, рыло каменное!» он бросился на тролля.
Разница в росте не позволяла гному смело смотреть в лицо противнику — даже поднявшись на цыпочки, он мог разве что смело посмотреть троллю в пах, и гном компенсировал ее оглушительными визгливыми воплями. Меланхоличный тролль не обращал на гнома ни малейшего внимания, что приводило того в совершенное неистовство.
Попрыгав вокруг тролля минут пять и не добившись никакого результата, гном выхватил топор и принялся методично разрушать обстановку трактира.
— Пожалуй, не следовало добавлять столько мухоморной настойки в тролль-грог, — задумчиво сказал Цапгкорн, наблюдая, как гном крушит деревянную колонну.
— Все равно подпорки надо было менять, — ответила Цапфлея, обтирая грязной тряпкой пыльные бутылки. — Хорошо бы, чтоб он снес вон ту стойку. Она уже давно шатается.
Будто услыхав ее, гном перекинулся на стойку и принялся яростно колотить по ней топором. Послышался треск, затем грохот и придушенный вопль.
Посетители трактира, до этого момента пассивно наблюдавшие за гномом и подзадоривавшие его криками, сочли, что время для небольшой вечерней драки настало.
Сидевший с краю колбасник заехал в ухо ночному грабителю, а вор-сундучник изо всех сил огрел булочника глиняной кружкой по голове.
Через минуту трактир бушевал.
Воздух густо наполнился руганью, воплями и сочными звуками ударов. Барабанный хряск ломающихся ребер дополнялся короткими литаврами зуботычин, пиццикато воинственных криков и мелодичным перезвоном бьющейся посуды. Трактирная симфония успешно преодолела увертюру, прошла главную сцену, когда дерущиеся совместными усилиями повалили стойку с напитками, и уверенно приближалась к финалу. Быстрое кулачное крещендо перешло в соединенный ударный аккорд, сопровождавшийся победным гортанным воплем.