Полусвет
Шрифт:
— Schatz, — Вагнер сжал столик, а тот жалобно заскрипел в руках вампира.
Я не имела никакого права делать это с ним.
Поэтому, собрав все свое мужество в кулак, я прямо посмотрела ему в глаза.
Главное объяснить.
— Да, простила, — выпалила я, а вампир замер, — но, Вагнер, здесь есть…
Я не поняла, что произошло. Мир закружился перед глазами. Вскрикнув, я полетела вниз, но была подхвачена дрожащими, когда-то сильными руками. Я инстинктивно ухватилась за шею вампира, пытаясь восстановить равновесие и нащупать ногами землю. что от движения его коляски вдруг перестала казаться какой-то очевидно
— Послушай, — начала было я, но руки Вагнера на моей талии вдруг ослабли, а коляска прекратила свое движение, — эй?
Губы Вагнера черкнули меня по щеке, и в то же мгновение его голова повисла на грудь.
Я осторожно поднялась с колен вампира, недоуменно глядя на замерший на его лице полуоскал.
Активная стадия прошла. Видимо большой эмоциональный выплеск дался Вагнеру достаточно тяжело. Да и физически он скорее всего в этот момент перенапрягся. В принципе таких активных движений за вампиром в последнее время было сложно заметить, а здесь какой-то бешеный вальс на колесах.
Думать о том, что вызвало его такую реакцию, совершенно не хотелось.
Прилично обожравшийся червь совести, хрустя моими недомолвками, икнул где-то в моей голове.
Мне стоило объяснить Вагнеру все, как только тот очнется. Но как теперь это сделать, не вызвав новое отключение?
Да, Сима Андреевна. Времени получше для выяснения отношений вы найти не могли.
Глава 20
Абсурдность сложившегося положения как-то выбила меня из колеи. Я сидела на своем месте, сложив на коленях руки, будто послушная ученица, выпрямив спину до хруста в позвонках. Видимо мой мозг настолько устал гоняться за вечными призраками, то и дело норовящими разрушить мир, что как только у него появилась возможность подумать о чем-то другом — он с радостью переключился. Конкретно сейчас — на добрых пять часов отрубившегося вампира.
А Вагнер, не подозревая ничего о муках, что преследовали меня, благополучно превратившись в трупик, регенерировал. Красиво так, не шевелясь. От него даже стоял такой прохладный флер, стоило поднести руку. Зачем я пару часов назад висела над ним и то и дело ощупывала воздух вокруг — лучше не спрашивать. У меня вопросов, как и всегда, было больше чем ответов.
Один из них — а почему из всех “житейских” проблем я предпочла выбрать именно эту? В конце концов, можно было бы поразмышлять на тему, а как я буду транспортировать недвижимого вампира, что кажется полность превратился в труп, когда поезд прибудет на место? А ведь мы почти доехали — осталось то всего ничего и здравствуй, златоглавая.
Я вновь поднялась с места и, немного подумав, присела около Вагнера. Данное положение начинало входить в привычку, словно общаться с ним ментально мне нравилось гораздо больше, чем лично. Смотреть на его спокойное, хоть и поврежденное, лицо, будто добавляло некоторого откровения в мой диалог с самой собой. Только в этом положении я вдруг становилась какой-то невероятно честной собой. Все мои чувства проходили через призму той, прошлой меня, что пытается объяснить неживому, что это, чувствовать, как человек.
И сидя вот так на коленях перед вампиром, я вновь объясняла, как это — чувствовать.
Только на этот раз совершенно не Вагнеру.
Как уже абсолютно было понятно, Вагнер все понял не так. Я слишком не вовремя
Вот сейчас. Я хотела, чтобы Вагнер понял не так. В таком не каждый способен был признаться и в мыслях, но я все же еще была ученым. Я обязана была всем этим годам быть сейчас честной даже в самой отвратительной правде. Да, этот вывод дался тяжело, но глупо было отрицать. Ради того, чтобы увидеть, как одно из самых могущественных существ в мире вдруг на мгновение, лишь во взгляде, изменится и наполнится надеждой. Как он воспрянет, как спадет его вечная броня. Почувствовать, как он в эту самую секунду останется беззащитным передо мной и в этот момент — объяснить.
Я хотела.. Нет , я жаждала увидеть ту боль, что в тот момент поразит незащищенное, открытое сердце вампира. С пугающим любопытством того, кто отрывает мухе крылья, я хотела узнать, а способен ли плакать от боли вампир? Как он изменится в лице? Как надежда, что только возросла в его сердце, вдруг уничтожит все самое хорошее, что было в Вагнере.
И все это ради одного — ощутить свою власть над ним, над этим бессмертным существом, что несмотря на все мои просьба все еще оставался рядом со мной. И только в этом был повинен.
Пока я учила вампира, как это, чувствовать, как человек, я и не замечала, насколько сильно становилась похожей на вампира.
И все хорошее, совершенное мной, вдруг как-то стало сереть.
Я хотела получить победу над Самсоном. Да я жаждала его поражения. И да, я была очень расстроена, что древний вампир так и не воспринял меня всерьез. Потому что хоть он и не играл со мной, но я играла с ним.
Я очень хорошо помнила всю горечь, что обрушилась на меня, когда я поняла, что в его схеме я, как и прежде, лишь разменная монета. Марионетка, чьи ниточки он дергает для того, чтобы развлечь единственного дорогого для него зрителя — Вагнера. Да, я помнила и облегчение, что пришло после, но горечь… Это сложно признать, но я ждала того, что Самсон примет меня, как своего врага.
Гордыня овладела мной, а когда все закончилась, ощущение собственной незначительности чуть не уничтожило меня.
Мой дядя был мертв много лет, но я поняла это лишь тогда, когда кусочки пазла перестали складываться в единую картину. Тогда я свалила все на внушение, затуманенный разум. Я вообще мастерски научилась оправдывать себя за эти года, но… Моя кровь была самой эссенцией против внушения. Ослабленная алкоголем, я, несомненно, поддавалась внушению, но если вспомнить… Вагнер не убил маленькую девочку, хотя многие сотни лет находился под внушением Самсона. Вампир, для которого тогда человеческая жизнь только-только начинала вдруг приобретать какой-то еще не очень понятный для него смысл, смог противостоять самого искусному манипулятору всех времен.