Полведра студёной крови
Шрифт:
– Смотрите, – указал он пальцем в мою сторону.
На несколько мгновений в зале воцарилась гробовая тишина. И в этой тишине, как взрыв, прогремел истеричный бабий визг. Происходящее далее можно описать одним словом – пиздец. Нет, не просто пиздец, а ПИЗДЕЦ!!! Чёртовы ксенофобы, переворачивая скамьи и друг друга, голося на все лады, ломанулись к выходу. Ни включённый тотчас же свет, ни надрывные призывы к порядку под стук судейского молотка не возымели эффекта. Зал, наполнявшийся минут пять, опустел за десять секунд. Кое-где на бетонном полу остались размазанные подошвами следы крови из чьего-то
Ткач с чуть не лопающимся от улыбки ебалом захлопнул зажигалку и отошёл назад, к своему долговязому дружку, выглядящему неподдельно удивлённым.
– Обвинитель, – просипел судья пересохшими голосовыми связками, – у вас есть ещё вопросы к свидетелю?
Долговязый молча развёл руками, глядя на пустой зал.
– В таком случае, – продолжил дед с кафедры, – суд готов вынести приговор. Подсудимый Коллекционер признаётся виновным по всем пунктам обвинения и приговаривается к депортации из Убежища. Приговор вступает в действие немедленно и обжалованию не подлежит. Осуждённый, вам есть что сказать в своём последнем слове?
– Да, – кивнул я, глядя в ухмыляющуюся рожу Ткача. – Не спускайте с вашего свидетеля глаз. Иначе все вы тут подохнете. А впрочем… идите нахуй. У меня всё.
Глава 29
Частенько наши представления о жизни, вернее, то, что нам навязывают в качестве этих представлений другие, похожи на маринованный помидор, накачанный уксусом. С виду красный и крепкий, как свежий, при первом же сильном прикосновении он лопается, изрыгая фонтан кислой субстанции, не имеющей ничего общего с тем, что мы видели ещё секунду назад. То же и с общественным укладом Убежища.
Дорога от зала суда до тюремного блока заняла меньше времени, чем в обратную сторону. Конвоиры сильно торопились. Но до своей койки на этот раз я так и не добрался.
Как только все формальности судопроизводства были соблюдены, те цепные псы Малая, что охраняли и таскали меня на допросы, изнывая от невозможности располосовать арестанта на ремни, наконец получили своё.
Меня завели в глухую тёмную комнату и, не дав осмотреться, мощным ударом сшибли с ног. Били долго, умело и в охотку. Сдерживала их только всё та же формальность. Тело заключенного № 17 было необходимо выдворить за предел согласно оглашенному десять минут назад приговору.
Ведро воды в лицо и контрольный тычок носком ботинка под ребра – это то, с чего началась моя новая реальность. На какое-то время я остался один на один со своими проблемами. Только тень охранника на противоположной стене коридора, просматриваемой в светлом прямоугольнике дверного проёма, маячила, дергаясь в мерцающем свете лампы. Вскоре к ней добавилась ещё одна. Новая тень сунула первой объёмистый сверток, похлопала по плечу и подтолкнула прочь. Тут же сам проём был перекрыт широкоплечим силуэтом.
– Здорово. – Ткач наклонился надо мной. Наверное, чтобы убедиться – способен я ещё свернуть ему башку или нет.
Извини, Алексей, я взял паузу. Но ты не обольщайся.
– Пришёл просить прощения? – Я с трудом разлепил распухшие губы.
– С чего бы это? Какой смысл разговаривать с трупом?
– Ты уже… – Кашель не дал мне закончить фразу.
– Только чтобы узнать,
– Ты сильно рискуешь. Твои новые друзья могут заподозрить тебя в двойной игре.
– За меня не беспокойся. Я у них на хорошем счету, и моё новое положение меня устраивает. Здесь я нашёл то, чего мне не хватало по этой жизни; порядок, закон, дисциплина. Мои предки были военными. Можно сказать, я из семьи защитников Отечества. Охранитель. Хранилище – это моя стихия. Сохранить и преумножить для грядущих поколений запасы, накопленные нашими предками, это по мне. Я как нельзя лучше подхожу для этой работы.
– Охуеть!
– Убедительно получилось? – Ткач засмеялся. – Малаю понравилось. И остальным тоже.
– На что ты рассчитываешь, Ткач?
– Все уже на мази. Я присмотрел себе колымагу в гараже, что в секторе «Б». На ней мы и свалим.
– Мы? Ты уже и новым компаньоном обзавёлся! – Я приподнялся и сплюнул кровь.
– Алчность, Кол, – болезнь, пожирающая личность без остатка. Она легко подминает под себя и совесть, и рассудок. Ты сам был как малец, которого подразнили блестящей игрушкой. Думал, что хищник, что охотишься за мной, да? А в результате лежишь в собственной крови и блевотине. – Он воровато оглянулся и склонил голову к моему уху: – Тут есть доктор, имеющий доступ к сейфу с золотом. Местные шишки тоже любят хорошие зубные коронки, знаешь ли.
– Зачем ты мне всё это рассказываешь? Я же тебя заложу. Или встречу там, снаружи.
– Нет. Эту проблему я сейчас решу. – Ткач извлёк откуда-то из-за спины арматурину и замахнулся.
Я едва успел закрыться правой рукой, но после первого же удара она перестала слушаться и сползла на пол. То же самое произошло с левой. Ещё пару раз мне удалось увернуться, перекатившись к стене, но Ткач поставил колено мне на грудь и в очередной раз замахнулся.
В коридоре послышался звук шагов. Мой бывший напарник вскочил и метнулся прочь, едва успев разминуться с местными заплечных дел мастерами, пришедшими по мою душу.
– Этому можно клешни не связывать, – критически осмотрев меня, изрёк один из них. – И так подохнет.
– Давай хотя бы мешок на голову наденем, – ответил второй. – Вдруг побежит за нами и кусаться начнёт. Был у меня один случай…
– Давай свой мешок, – прервал его третий.
И наступила темнота. Меня долго куда-то вели, задавая правильное направление пинками и тычками. Потом заскрипела последняя дверь.
– Здесь, – произнёс тот, кто предложил мешок, и в следующий момент меня толкнули. Короткий миг полёта и смех – последнее, что я помню.
…Холод, так же как курево, может усыпить, а может, наоборот, взбодрить и привести в чувство. Я пришёл в себя именно от него. Сознание, зрение и слух возвращались постепенно и нехотя, словно им был обещан более продолжительный отдых, а теперь вот насильно вернули к работе. Вместе с проступающими угловатыми контурами бетонных сводов в мой мир проникала звонкая капель сочащейся из стены воды, шорох крысиных лап и далёкие визгливые крики.
Попытка встать на ноги отозвалась тошнотой и болью в голове. К тому же обе руки мне теперь не помощницы. Правую я совсем не чувствовал, а левая зашлась в такой боли, что лучше бы я не чувствовал и её тоже.