Полвека без Ивлина Во
Шрифт:
Если вы презираете подобные взгляды, если считаете, что они лишают жизнь истинной красоты и при этом не облагораживают смерть, если они оскорбляют вас, поскольку наносят последний удар по бедному человечеству, пытаясь сорвать с него терновый венец, — тогда эта книга доставит вам такое же острое удовольствие, как и мне. Также вы поймете, что циническая жесткость поэта в качестве противовеса механической любезности смехотворного гробовщика-косметолога [230] необходима для достижения конечного результата. Читатель, не уловивший этого, может посетовать, мол, сатира получилась чересчур злой. Если подобная мысль вдруг придет ему в голову, пусть он вспомнит о толстокожем и самодовольном мошенничестве, на которое она направлена.
230
Упоминаются
Ивлин Во — самобытный писатель. Возможно, кто-то и сможет определить генеалогию его творчества — я нет. Я не смогу с уверенностью указать литературного предка, от которого он унаследовал неповторимую амальгаму гротеска и реализма. Ивлин Во — в высшей степени талантливый автор и, подобно своему старшему современнику, Сомерсету Моэму, вплоть до сегодняшнего дня неутомимо продолжал учиться писательскому мастерству и достиг виртуозной точности в описаниях и в передаче прямой речи. Когда в прошлом году вышла повесть «Новая Европа Скотт-Кинга», я сразу с удовольствием прочел ее, а затем перечитал с еще большим наслаждением. Здесь кроется различие между искусно выписанной художественной прозой и мощными, увлекательными, но небрежно выполненными произведениями: последние вы не станете перечитывать, пока более или менее не забудете их содержание. Я убежден в том, что хорошо написанные вещи гораздо более жизнеспособны, поскольку их художественные достоинства видны сразу же, с первого взгляда, а в дальнейшем могут оказаться еще более значительными.
У Ивлина Во острый глаз, ухватывающий общезначимое в эксцентричном и уникальном. В этом смысле его можно назвать карикатуристом, хотя в своих лучших вещах он производит совсем другое впечатление. Его первые сатирические произведения отмечены пэковским [231] озорством — здесь в особенности вспоминается его замечательная экстраваганца «Упадок и разрушение». Теперь, несмотря на все еще встречающиеся беззаботно-дурашливые эпизоды, сатира Во, несомненно, приобрела мизантропическую окраску, заставляющую вспомнить о Свифте, хотя его презрение вызвано не чувством гадливости к животному началу в человеке, а человеческой ложью, а в последнее время — особенно раздражающей его глупой претенциозностью тех, кто думает, что прекрасно проживет, игнорируя опыт предыдущих поколений. За любой глубокой сатирой, в дополнение к чувству юмора и кричащему абсурду, скрывается трагическое видение жизни. Вот почему «Незабвенная» — не только мрачный фарс, но и вдумчивая критика действительности.
231
Критик сравнивает раннего Во с шаловливым эльфом Пэком, героем шекспировской комедии «Сон в летнюю ночь».
Мне жаль, что издание снабжено иллюстрациями: подобные произведения в них не нуждаются. Дух, оживляющий страницы повести, настолько богаче и ярче этих картинок, что мне хотелось бы видеть книгу без них. Стюарт Бойл взялся за невыполнимую задачу.
Sunday Times, 1948, November 21, р. 3
Гор Видал [232]
Сатирический мир Ивлина Во. Рецензия на роман «Безоговорочная капитуляция»
232
Гор Видал [1925–2012] — американский писатель, критик и общественный деятель. Лауреат Национальной книжной премии [1993]. В «ИЛ» печатались переводы его романов «Вашингтон, округ Колумбия» [1968, № 11,12], «Бэрр» [1977, № 7–10], «1876» [1986, № 4, 5].
The End of the Battle. — Little, Brown and Company, 1961
Сатирик — это человек, испытывающий глубокое отвращение к обществу, в котором живет. Его ярость принимает форму остроумия, насмешки, издевательского юмора. На шкале литературно-эстетических ценностей Олдос Хаксли помещает сатирика в самом низу, утверждая, что «настоящий комедийный гений должен быть великим выдумщиком», подобно Аристофану, создававшему миры, в противоположность «просто сатирику», который непременно укоренен в этом мире. Сатирик, почти по определению, не создает, а реагирует на окружающий мир карикатурой и бурлеском, о которых Макс Бирбом писал так: «Бурлеск сочетает в себе несовместимое. Карикатура же представляет собой преувеличение. Чтобы представить в бурлескном виде статую Гермеса, нужно всего лишь надеть ей на голову цилиндр, а чтобы создать
Ивлин Во — первый сатирик нашего времени. В течение тридцати лет его неистовство и остроумие приносили удовольствие и вызывали тревогу. Его гремучая смесь хорошо известна: тут и «золотая молодежь» двадцатых годов, и популярная пресса, и политические притязания Африки, и смерть в Голливуде… Все уложено в такую строгую прозу, что временами хочется нарушить синтаксис и предположить, что ее создатель небезупречен или хоть в чем-то американец.
Хотя яркая, холодная линия в его прозе никогда не пресекается, Ивлин Во по классификации Хаксли не принадлежит к числу комических гениев. Его персонажи взяты из жизни и иногда сопротивляются, когда он пытается их пришпилить к странице. Никаких новых миров он не создает, а просто выворачивает наизнанку уже существующий мир. Он скорее ищет в прошлом то, что было в нем хорошего, а не заглядывает в будущее. Он консерватор.
По своим политическим убеждениям — сторонник партии тори, по религиозным — новообращенный католик. Чтобы обличать пороки современности, у сатирика должны быть свои представления о том, какой должна быть жизнь. Необязательно это подчеркивать. Немногие сатирики желают, чтобы их всерьез считали реформаторами политического строя или морали, но у них перед глазами должен быть какой-то альтернативный путь, хотя бы для контраста. Для Во — это старая католическая Англия, где каждый знал свое место, оспаривать которое — значило восставать против Божьего промысла.
Раньше читатель лишь отмечал личные предпочтения Во и продолжал наслаждаться его беспощадным искусством, но в последние годы автор ждет от нас большего. Начиная с «Возвращения в Брайдсхед» (1945), Во стремился возвеличить выдуманный им мир, высмеивая непримиримого врага этого мира, то есть двадцатый век. К сожалению, когда он обращается от порока к добродетели, он сам себя обезоруживает. Его великий предшественник Ювенал предпочитал старую римскую республику пошлой Римской империи, но был слишком умен, чтобы воспевать политическую умеренность Суллы или утонченный аскетизм Катона. Он сосредоточился на грехах своего страшного века, служившего ему хорошим подспорьем.
В трилогии о войне, завершающейся «Концом битвы» [233] , Во предается романтическим мечтаниям, столь же неприятным, как и предмет его сатиры, и вместе с тем настолько нелепым, что они подрывают его авторитет критика. Ювенал бы такой ошибки не допустил.
На протяжении Второй мировой войны Во служил в британской армии. «Люди при оружии» (1952), «Офицеры и джентльмены» (1955), а теперь и «Конец битвы» отражают впечатления Во, как он сам пишет, от периода «заключения русско-немецкого союза, после которого Вторая мировая война изменила свой характер» (приняла вид крестового похода), до договора союзников с Россией (после чего война утратила святость) и победы коммунистов в Югославии. Для своего повествования Во выбрал типичного протагониста. Гай Краучбек принадлежит к одному из старейших в Англии католических семейств, живущих в старом особняке под названием Брум.
233
Под этим названием в Америке вышла третья часть военной трилогии, изначально озаглавленная «Безоговорочная капитуляция».
В начале трилогии Гай ведет жизнь отшельника в окрестностях Генуи. Он разведен, хотя все еще считает, что соединен с женой узами церковного брака. Итальянцы не любят Гая, но он относится к этому равнодушно. Можно подумать, что он страдает болезнью, которая у католиков называется «душевной черствостью». Автор пишет:
Гай же не имел никакого желания ни внушать, ни убеждать, ни делиться своими взглядами и мнениями с кем бы то ни было. Он не дружил ни с кем даже на почве своих религиозных убеждений. Он часто жалел, что живет не во времена действия законов против папистов и нонконформистов, когда Брум был одиноким передовым постом католической веры, окруженным чуждыми этой вере людьми. Иногда он воображал себя отправляющим в катакомбах перед концом света последнюю мессу для последнего папы… [234]
234
Здесь и далее роман цитируется по изданию: И. Во: Офицеры и джентльмены / Пер. П. Павелецкого, И. Разумного, А. Шевченко. — М.: Воениздат, 1979.