Полвека на флоте (со страницами)
Шрифт:
Когда все стали расходиться, Григорьев взял меня за локоть, проводил на крыльцо избы и тихо сказал:
— Ну смотри, брат военмор, дело-то очень серьез-
[21]
ное… Я все же не могу привыкнуть: ни тебе земля, ни тебе море. Ну ладно, это я так, к слову. Желаю удачи!
Мы собрали комсомольцев. Я ознакомил ребят с задачей, подчеркнул важность дела, которое нам поручено. Рассказал, что знал, о действиях других подразделений «морского всевобуча». Они осуществляют службу связи у южного берега залива на лыжах и буерах — ледовых яхтах.
Командный
— Не старайся, браток, этот лед только динамитом проймешь, успокаивали их наши лыжники, занимая свои места в голове колонн.
На форты № 5 и 6 колонны повели комсомольцы Павел Бондаренко, наш комсорг Феликс Пайо, Василий Новожилов и Иван Маругин. На форт № 4 комсомольцы Павел Перовский, Юрий Пылков, Петр Голубев и Василий Жданов. Для связи с южной группой войск выделены Михаил Васильев и Николай Михайлов. (Телефонная связь работала ненадежно, и ее пришлось дублировать посыльными.)
Колонны идут в тумане. Тихо. Только снег хрустит под множеством ног.
Мятежники, видимо, ни о чем не догадывались. Никакой разведки они не вели, отсиживаясь за гранитными стенами и, как потом выяснилось, беспрерывно митинговали, ибо общности взглядов у них не было.
Прошел томительный час, а может, и больше. По-прежнему тихо.
— Днем хоть своих видишь, — заметил кто-то из молодых штабников.
И вдруг ночь осветилась. Сначала на одном, потом на другом форту вспыхнули, заметались лучи прожекторов.
[22]
Взвились ракеты — красные, зеленые. Ударили орудия — и противника, и наши. Низко пригибаясь, бойцы упорно двигались вперед. Полевая телефонная связь вышла из строя. Заглохли рации. Григорьев нервничает, отчитывает связистов. Слышу в темноте его возглас:
— Военмор, где ты?.. Пошли срочно своих лыжников.
Получив от меня указания, ребята исчезают. Первыми возвращаются комсомольцы Б. Перегудов и П. Шадрин. Мокрые, в порванных маскировочных халатах. Докладывают, что под фортом № 6 пулеметный огонь заставил наших залечь, но командирам все же удалось поднять людей, и они, хотя и медленно, продвигаются вперед.
Дрогнула земля — это ударили десяти- и двенадцатидюймовые орудия кораблей. Куда они бьют?
Из темноты выходит Юра Пылков, тащит на спаренных лыжах двух тяжело раненных красноармейцев. Хриплым голосом докладывает:
— Бои идут на четвертом форту. На льду много промоин…
Вскоре появляется Павел Перовский, без шапки, в забрызганном кровью маскировочном халате. Он сделал троим раненым перевязки, двоих еле-еле дотащил на лыжах. Радостно докладывает:
— Четвертый форт взят!
Следом показывается маленький юркий Вася Новожилов. И он доставил раненого бойца и тоже принес радостную весть:
— Пятый форт взят!
Посылаю все новых связных в наступающие части. Ребята доносят, что лед во многих местах разбит, продвигаться все труднее. Чудом проползли под
Начало светать. Артиллерийская канонада не стихает, но днем она звучит не столь устрашающе, как ночью. Вернулись наши связные Михайлов и Васильев. Они не раз попадали под огонь, но добрались до передовых частей южной группы. Явившись к командиру головного отряда, смело повели атакующих по льду на восточные пристани.
— Ребята, крепок ли лед на Морском канале? — спросили их. — Нет ли промоин у пристаней?
[23]
Ребята заверили, что там дорога отличная. В 6 часов части южной группы ворвались в город и завязали уличные бои. Это была уже совсем приятная весть.
Наша северная группа войск понесла большие потери при штурме фортов и смогла подойти к Кронштадту лишь к 7 часам утра. Кровопролитные бои развернулись в городе.
Еще не раз посылались с различными приказами в самое пекло бойцы нашего отряда. Курсанты-финны стремительно носились на лыжах, поспевая всюду.
В сумерках были заняты восточная и северная части города. И только тогда наступил решающий перелом. Мятежники начали массой сдаваться в плен. К утру все стихло.
Вечером 18 марта нам с Лукиным было приказано явиться в Кронштадт. Дали розвальни и лошадку. На льду было сыро и холодно, попадались большие полыньи, подернутые тоненьким ледком. Ехали мы медленно, то и дело останавливались, слезали с саней и пешком разведывали дорогу. Часто встречались санитары. Раненых уже всех вывезли. Сейчас подбирали убитых. Их было очень много.
В Кронштадт мы прибыли только на рассвете. Принял Казанский. Похвалил:
— Молодцы, комсомольцы! Обязательно представлю вас к награде.
И вот сидим мы вечером у печки, поджариваем на шомполе соленую воблу, завернутую в газету (это был тогда высший деликатес), и рассуждаем, чем же нас наградят. Лукин мечтает о маузере с деревянным прикладом, я — о кожаном костюме. О большем и думать не смели.
И вдруг приезжаем в Петроград и узнаем: приказом Реввоенсовета Республики мы с Лукиным и еще восемь лыжников 1-го морского отряда Всевобуча награждены орденом Красного Знамени — единственным в то время орденом, являвшимся высшим знаком боевого отличия…
[24]
ПОД ПАРУСАМИ
Летом 1921 года небольшой грузовой пароход «Субботник» пошел в Финляндию.
Океанский парусник «Лауристон» готовился к походу в Эстонию, в порт Таллин. Это были не обычные коммерческие рейсы. Им придавалось и большое политическое значение. Впервые за границу уходили с грузом суда под советским флагом.
Команды судов набирались и из гражданских, и из военных моряков — в то время большого различия между ними не делалось. Важно было создать крепкие, надежные экипажи. Особенно сложно было набрать команду на «Лауристон». Это был старинный океанский четырехмачтовый парусник-барк водоизмещением в 5000 тонн. Три его мачты — с прямыми парусами на реях, а кормовая, как говорят моряки, «сухая», без рей, несла косые паруса. Стальной гигант, купленный в Англии царским правительством для перевозки военных грузов, выглядел очень внушительно, хотя и безнадежно устарел. Он не имел машины и всецело зависел от ветра. С убранными парусами судно могло двигаться только с помощью буксира.