Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды

Коллектив авторов

Вряд ли нужно доказывать или оспаривать тот факт, что цивилизаторская миссия, которой империя оправдывала свое завоевание Средней Азии, основывалась не только и не столько на идеологии подавления, уничтожения «низших» рас и народов (хотя, конечно, и она имела своих поклонников) или их христианизации и русификации, сколько – в какой-то момент – на идеологии просвещения и окультуривания «отсталых» обществ. Во второй половине XIX в. идея человеческого прогресса не только не вступала в противоречие с имперской политикой, но была ее составной частью, я бы сказал ее центральным нервом, поэтому успешная карьера человека с либеральными и даже народническими убеждениями, каковым был В. П. Наливкин, в административных структурах Туркестанского генерал-губернаторства не была чем-то странным. Известная доля романтизма и гуманизма вполне органично могла присутствовать в колониальной политике, придавая империи нравственные черты и компенсируя ее репрессивные действия [140] .

140

«…Я нигде не утверждаю, что ориентализм – это зло…» (Саид Э. Ориентализм. Послесловие. С. 41.)

Другими

словами, превращение генерала Наливкина в товарища Наливкина оказывается не таким удивительным и неожиданным, как это кажется на первый взгляд. В политической и идеологической системе координат он, безусловно, довольно резко передвинулся из верхушки административной элиты в оппозицию. Но этот сдвиг стал результатом всего предыдущего опыта Наливкина в аппарате колониального управления [141] . Итогом карьеры человека, дослужившегося до чина гражданского генерала, стало разочарование в тех целях, которые ставила перед собой имперская власть в Туркестане, и в тех средствах, которые она использовала для их достижения. Туземцы, которых «законы природы» должны были заставить принять более высокую культуру, не только не желали изучать русский язык и приобщаться к российской гражданственности, но и все больше тяготели к исламу и к оппозиции по отношению к России. Вину Наливкина возложил на саму Россию и в ее лице – на всю «:европейскую цивилизацию», которая так и не смогла стать по-настоящему нравственным примером для туземцев, погрязнув в коррупции, невежестве и прочих пороках [142] . Вслед за этим последовал радикальный вывод о том, что субъектами взаимодействия в дальнейших прогрессивных преобразованиях должны быть не «Европа» и «Восток», отношения между которыми носят характер господства и подчинения, а социалисты и пролетариат, между которыми неизбежно подлинное партнерство [143] . Наливкин не только предложил разрушить представление о «Востоке» как едином целом, но и отказался от своей «европейской» идентичности, заменив ее на социалистическую идентичность.

141

В «Моем мировоззрении» Наливкин писал, что его взгляды постепенно слагались и непрестанно эволюционировали в течение всей жизни: «…Отдельные частицы того материала, из которого слагалось мое мировоззрение, случайно или сознательно, добывались постепенно, крупицами и без всякой системы. Время от времени они сортировались, многое выбрасывалось в качестве негодных обломков, мусора, многое впоследствии снова извлекалось из этих постепенно разраставшихся сзади меня мусорных куч…» (ЦГА РУз. Ф. 2409. Оп. 1. Д. 2. Л. 150.)

142

Я, кстати, думаю, что не изменение наливкинского отношения к имперской политике в Туркестане было причиной его полевения, а наоборот – полевение, вызванное идеологическими спорами внутри российского общества, повлияло на отношение к «туземной проблеме». Кризис ориентализма произошел в имперском Центре, а не на имперской границе.

143

«…Задача критического исследования – не отделить их [образы и идеи «Восток» и «Запад». – С. А.] друг от друга, а, напротив, соединить…» – так сформулировал свой антиориентализм Саид (Саид Э. Ориентализм. Послесловие. С. 34). Одним из дискурсов, который мог «соединить» Восток и Запад, был социалистический (марксистский) дискурс. На это лишь намекает Саид, который подробнее пишет о том, как Маркс использовал ориенталистские образы (Said E.W. Orientalism. P. 153–156). О «всемогущем импульсе революции», способном «победить идею Востока», пишет А. Халид, но эту идею не развивает (Khalid A. Russian History. P. 697). Тема ориенталистских и антиориенталистских идей в русском марксизме затронута в книге О.Б. Леонтьевой (см.: Леонтьева О.Б. Марксизм в России на рубеже XIX–X веков. Проблемы методологии истории и теории исторического процесса. Самара, 2004. С. 95–112).

У кризиса ориентализма в России были свои специфические причины. Это и неясное промежуточное положение Российской империи между «Западом» и «Востоком», и политический кризис устаревшего царизма, и проблемы экономической модернизации в аграрной стране, и пр. Перефразируя слова Ленина, можно сказать, что Россия была слабым звеном в цепи ориентализма. Однако в данной статье я стремился отметить прежде всего конфликты внутри самого ориенталистского дискурса. Поднятая на самый высокий уровень мера осознания цивилизаторской миссии русского человека неизбежно обнаружила противоречия ориентализма как идеи и практики, что, в свою очередь, должно было, видимо, столь же неизбежно привести к отказу от ориенталистского взгляда и к замене его альтернативной идеологической схемой. Получилось ли это у Наливкина или не получилось – другой вопрос. Но сама попытка преодолеть ориенталистский тупик была сделана и это заставляет нас посмотреть на ориентализм как на сложный, изменяющийся и даже способный к отрицанию себя самого «способ мышления».

Повесть о том, как поссорился Владимир Петрович с Федором Михайловичем и Георгием Алексеевичем…

Т.В. Котюкова

Дело Наливкин-Керенский

В воспоминаниях о деде Иван Борисович Наливкин отмечает, что биография его изобилует различными столкновениями и конфликтами. Наиболее крупных и имевших резонанс далеко за пределами Туркестана было три: столкновение с генералом М.Д. Скобелевым, главным инспектором училищ края Ф.М. Керенским и военным губернатором Г.А. Арендаренко. Все они были непосредственными начальниками Владимира Петровича. Но если свое отношение к деятельности генерала Скобелева Наливкин изложил в прижизненных воспоминаниях, то конфликты с Керенским и Арендаренко сохранили для нас архивные документы.

Но обо всем по порядку.

Федор Михайлович Керенский, отец будущего главы Временного правительства Александра Керенского, родился в 1842 г. в семье приходского священника Керенского уезда Пензенской губернии. Выйдя из стен Пензенской духовной семинарии, стал учителем приходской школы. По воспоминаниям А.Ф. Керенского, когда в результате изнурительного

труда он сумел накопить достаточно денег, то поступил в Казанский университет, считавшийся одним из лучших в России [144] . Не чувствуя призвания к церковному служению, он посвятил себя педагогике и классической филологии. В 39 лет Федор Михайлович возглавил мужскую гимназию и среднюю школу для девочек в Симбирске.

144

Керенский А.Ф. Россия на историческом повороте // Вопросы истории. 1990. № 6. С. 117.

В начале 1889 г. Керенский получил назначение в Туркестан на должность главного инспектора училищ края. За четырнадцать лет пребывания Керенского на этом посту к 1903 г. в Туркестанском крае насчитывалось 12 средних учебных заведений, 19 городских училищ, одно ремесленное училище, 80 русско-туземных школ и 800 медресе [145] .

Прослужив в крае без малого 22 года, в 1910 г. Федор Михайлович вышел в отставку в чине действительного статского советника. Он не принадлежал к плеяде так называемых «старых туркестанцев», не был востоковедом, свою карьеру после окончания университета начинал в Европейской России. Возможно, потому его отношения с подчиненными складывались не всегда гладко. Наиболее отчетливо это проявилось в случае с Владимиром Петровичем Наливкиным и Николаем Петровичем Остроумовым [146] .

145

ЦГА РУз. Ф. И47. Оп. 1. Д. 2551. Л. 213222.

146

Во время отсутствия в крае Ф.М. Керенского его обязанности, как правило, поручались Остроумову, но найти общий язык двум ярким и неординарным личностям, по-видимому, так и не удалось.

В 1927–1928 гг. Остроумов по материалам своих дневниковых записей 1889–1910 гг. написал две работы мемуарного характера: «Общие замечания об учебно-административной деятельности Ф.М. Керенского как главного инспектора учебных заведений в Туркестанском крае» [147] и «Федор Михайлович Керенский. Третий главный инспектор училищ в Туркестанском крае» [148] , которые дают представление о взаимоотношениях не только Керенского и Остроумова, но и других сотрудников учебного ведомства Туркестана. Характеристики Остроумова хлестки – «опытный службист», «в инородческом (мусульманском) образовании был некомпетентен». Последнее в «деле Наливкин-Керенский», будет иметь решающее значение.

147

ЦГА РУз. Ф. 1009. Оп. 1. Д. 69. Л. 122.

148

Там же. Д. 85. Л. 1-77.

Как личный докладчик туркестанским генерал-губернаторам всех распоряжений Министерства народного просвещения и представлений начальников учебных заведений в крае, он пользовался авторитетом и был властным руководителем, особенно при бароне А.Б. Вревском и генерале Н.А. Иванове. Как известно, немаловажным условием карьерного роста или карьерной устойчивости любого чиновника, является «расположение» вышестоящего начальства. По воспоминаниям сослуживцев, Керенский ревниво «ограждал» директоров училищ от прямого контакта с генерал-губернатором, хотя последний, по закону, являлся и главным начальником по учебной части в крае в том числе. Таким образом, в руках Керенского сосредоточилась власть, которая и не снилась его коллегам на аналогичных постах в других регионах империи [149] . Это обстоятельство также сыграет в «деле Наливкин-Керенский» свою не последнюю роль.

149

РГИА. Ф. 1396. Оп. 1. Д. 337. Л. 1–1 об.

И, пожалуй, еще одну важную для нас деталь подметил Остроумов: у Керенского не было печатных трудов, кроме его студенческой работы об апокрифах в древней русской литературе. Вообще, в вопросах преподавания русской литературы и русского языка Федор Михайлович разбирался прекрасно, а вот с опытом французского правительства в Алжире и английского в Индии Керенский не был знаком и потому к «русской государственной задаче образования туркестанских туземцев относился пассивно, доверяясь ближайшим руководителям этого своеобразного дела, но позволял себе повертывать пресловутое дышло существующего закона в ту сторону, чтобы в итоге хорошо вышло, что, однако, не всегда достигалось» [150] .

150

Цит по.: Керенский проявил себя в Ташкенте как педагог-классик и как администратор-формалист [публикация Т.В. Котюковой] // Эхо веков. 2009. № 1. С. 141.

С самых первых дней своего управления учебными заведениями Туркестана Керенский откровенно выражал недовольство существующими в крае учебными порядками и кадровым составом. Возникший в 1894 г. конфликт Керенского с директором Ташкентской учительской семинарии М.А. Миропиевым [151] повлек за собой в том же году ревизию учительской семинарии и ослабил на некоторое время позиции Керенского.

В том же году достоянием общественности стала неприглядная история, произошедшая между Керенским и другим его подчиненным – инспектором мусульманских школ Владимиром Петровичем Наливкиным. Конфликт вызревал не один год, но неприятности, связанные с Миропиевым и приезд в Ташкент ревизоров, стали его катализатором.

151

Миропиев Михаил Алексеевич (1852–1919) – педагог, этнограф, окончил Казанскую духовную семинарию и Казанскую духовную академию. С 1886 г. преподавал историю и географию в Ташкентской учительской семинарии. В 1888 г. становится директором этой семинарии. Награжден орденом Святого Станислава II степени (1888 г.) за активность и исследовательский талант. Позднее назначается директором Эриванский учительской семинарии. Поддержал правительство А.В. Колчака. Расстрелян в 1919 г. Реабилитирован в 1993 г.