Поляна № 1(1), август 2012
Шрифт:
– Ничего особенного…
– Да, я-то вижу, что ничего особенного. Но что означает надпись «Caddy»? Это что?
– Не знаю.
Коля помог подругам выйти из автобуса. Нежно пожал руку Рите.
– Ну, что ж ты его не позвала? – спросила Агния. – Пошел бы. Глянь, запал ведь на тебя.
– Да, брось ты…
– Что брось? Я тут две недели стараюсь, а тебе нате, на тарелочке… И все-таки, что у тебя за надпись? Caddy…
– Я в номер, – сухо сказала Рита. – Ты?
– А я в бар.
Рита посмотрела на подругу. Темные глаза Агнии вдруг обесцветились. Обида
«Перемелется», – подумала Рита и отправилась в номер. Там достала книжку и завалилась в постель. Вспомнила услужливого тайца Колю. «Caddy». Что это?
Открыла чемодан, нащупала маленький словарик.
«Так, что у нас тут… О! Сколько значений! «Мальчик, нежный, мальчик на побегушках». Дальше… «Мальчик, подносящий клюшки в гольфе»… Нет, это, пожалуй, не то. Лучше мальчик. Просто мальчик…
«Будь моим мальчиком», – перевела она надпись с футболки. – Как просто, – думала Рита. – «Be ту caddy».
«Как просто, как просто», – твердила она про себя. – Может, мы слишком многого хотим от мужчин? «Он должен быть достойным человеком», – твердила моя мама, а классная вторила: «Защитником Отечества». И смотришь на мужчину, а во взгляде клеймо «Должен, должен, должен!» А, может, проще… Говорят, как корабль назовешь… Только просьба легкая «Будь моим мальчиком». И все. И тогда он будет с тобою нежным.
Евгений Лесин Когда бы знать источник зла
Когда бы знать источник зла,
К нему бы те пришли молиться,
Кому господь их без числа
Дарует лики, а не лица.
Кто только проповедь несёт,
Не мир, но меч. И свет бомбёжек.
Кому покой пчелиных сот
И мистика сороконожек
Так ненавистны, хоть умри.
Кому сам факт уже несносен,
Что на платформе «Снегири»
Гуляет лето среди сосен.
Они б закрыли всё давно.
Да только соснам всё равно.
А за окном – дожди, как обещали
А за окном – дожди, как обещали.
И гром ударил молнии вдогон.
Машины под окном заверещали.
И так и тянет выйти на балкон.
Там хорошо. Как будто укачали.
Природе ты, смотри, не прекословь.
Вот и минуй нас пуще всех печалей
И божий гнев, и божия любовь.
Марина Ершова Прольется теплый свет Маленькая повесть о детстве
Если умру я —
не закрывайте балкона.
Дети едят апельсины.
(Я это вижу с балкона.)
Жницы сжинают пшеницу.
(Я это слышу с балкона.)
Если умру я —
не закрывайте балкона.
Ф. Г. Лорка
Любовь начинается с потери. Мысль не новая, но верная.
Эта маленькая повесть – о любви. К людям из самого лучшего на свете города – города детства и к стране, которой больше нет.
Алма-Ата шестидесятых-семидесятых двадцатого века – живой
Алма-Ата в переводе на русский – «Отец яблок». Не мать, а именно отец. Возможно потому, что у казахов отец – главный.
Яблок действительно много. И в горных садах вокруг, и на городских улицах, и на разноязыких южных базарах. Детская память или фантазия рисует мне такую картину.
В воздухе стойкий, свежий аромат яблок, цветов, раннего утра (может быть, просто детства). Я бегу куда-то вдоль большущего арыка, называемого Головным.
Вода журчит как детская песенка, а по ней то тут, то там плывут, ныряя и выныривая, красные яблоки.
Когда я была маленькая, в бакалее продавали сок в трехлитровых банках: яблочный, томатный, персиковый, абрикосовый, даже березовый.
Продавщица переливала его в конусообразные емкости с краником внизу. Откроет краник – и в стакан бежит тоненько чудесный нектар. Попьешь сок, отдашь стакан, а она вымоет его над фонтанчиком с ручкой, быстро-быстро, даже забрызгает водой.
Бабушка каждый день давала десять копеек, и я шла через весь микрорайон попить соку. Но меня привлекало все действо.
Летом из другого города к нам приезжала моя тетя с двумя сыновьями. Это были лучшие дни. Со старшим братом можно было спорить, а с младшим – играть, как с живой куклой.
Однажды я катала Игорька в коляске по квартире. Мебель дрожала, тетя Жанна ругалась прямо из ванной, где она стирала.
Вдруг все задрожало гораздо сильнее. Еще к тому же и зашаталось. Тетя закричала: «Что же это такое? Перестань сейчас же!» Я перестала, но все по-прежнему шаталось.
Тогда с криком «Землетрясение!», она схватила меня и Игорька и побежала вниз по лестнице.
Наш дом устоял.
И теперь он стоит перед моими глазами – живой, красочный, дом, в котором навсегда поселились друзья моего детства.
Ира
До революции Алма-Ата назывался Верным. Это была крепость на окраине Российской империи. Казаки со всей России служили там по двадцать пять лет, а потом оставались навсегда.
Моя подружка Ира была потомком известных в Верном казацких фамилий – Солодовых и Ефимовых. Как и ее мама Вика и баба Оня, Ира несла на себе печать казацкой породы: статность, крепость тела, красоту зеленоглазого лика, обрамленного светлыми, пышными волосами.
Иришин папа, дядя Виктор, был инженер, но от предков сохранил страсть к земле и работе на ней. В коллективном саду на шести сотках он выращивал все, что могло расти в жарком алма-атинском климате: от капусты до винограда.
Из винограда он делал вино, которое бродило в больших десятилитровых бутылях за шкафом. Из горлышка бутыли выходила тонкая резиновая трубочка, которую надо было пососать, прежде чем вино польется в стакан.
Вино было замечательное. Мы с Ирой его иногда пили. И нас почему-то не ругали.
Офицер Красной Армии
2. Командир Красной Армии
Фантастика:
попаданцы
рейтинг книги
