Полярная мечта (Мол 'Северный', часть 5)
Шрифт:
Глава восьмая ЧЕРЕЗ МГЛУ
Плотная муть окутывала море. Ветер гнал тяжелую массу тумана над гребнями волн, смешивал со снегом, но рассеять не мог. Льдину вскидывало на пенные хребты и бросало в седловины меж волн. Огромная вначале, она вскоре разломилась, подтачиваемая водой со всех сторон. На льдине стояли четыре человека. Ветер силился сбросить их в воду, волны пытались вырвать льдину у них из-под ног, но люди, наклонившись против ветра, стояли, крепко держась друг за друга. Они походили на конькобежцев, рванувшихся вперед. На соседних волнах прыгали плохо различимые белые пятна льдин. Люди молчали. И в этом молчании выражалась вся безвыходность их положения. На тающей льдине они попали в теплое море. Пройдет некоторое время, и вся масса виднеющихся сейчас в тумане белых льдин исчезнет, исчезнет и та, что приютила четырех. Еще на корабле было принято решение: Алексей и Александр Григорьевич с двумя помощниками отправятся на мол и решат на месте, есть ли необходимость взрывать заложенные еще при строительстве мины, чтобы проделать в плотине проход и дать выход льдам. Сейчас, стоя с друзьями на льдине, Алексей вспомнил, как принял он решение о взрыве. Трещина перерезала всю плотину. В других местах могло быть так же. Если напор льдов не ослабнет, мол погибнет. Нужно тотчас, не медля ни секунды, дать выход льдам. Это было предусмотрено. Для того и были оставлены в сооружении заряды, управление которыми было сосредоточено на каждом километре Алексей решил, что взорвать мол на протяжении одного километра мало. Нужно это сделать по меньшей мере на трех, еще лучше четырех километрах. Дядя Саша останется там, где был один из пультов управления взрывом. Денис и Витяка отправятся на катере к соседнему пульту. Сам же Алексей побежит на коньках - он в расчете на это захватил их с гидромонитора - в противоположном направлении, до следующего пульта. Он мог бежать быстрее, чем шел катер, поэтому он взял на себя два пульта. Это был необыкновенный бег. Штормовой ветер сбоку заставлял не только сгибаться в поясе, но и наклоняться, как на крутом вираже, "ложиться на ветер". Поверхность ледяного мола была идеально гладкой. Ветер смел с нее снег, и, будь солнце, она бы блестела. Но солнца не было, была серая муть, в которой ничего не было видно. Время от времени проносились назад ажурные башни ветряков. Алексей считал их, чтобы остановиться в нужном месте. Около одной из башен он резко затормозил, нашел пульт и включил аппаратуру управления взрывом на назначенное время. Потом помчался к следующему пульту. Он слишком понадеялся на свои силы, - все время бежал так, словно финишировал. Если бы время бега отмечал секундомер, результат удивил бы и Алексея и всех его соратников по конькобежному спорту. Но Алексей думал лишь о том, что скоро произойдет взрыв. Ему нужно было добежать до крайнего пульта, включить его, потом успеть еще сойти на лед и отбежать по торосистому льду на безопасное расстояние. На торосах коньки будут лишь мешать ему, но снимать их ему будет некогда. Ветер выл в ушах, глаза застилали слезы, воздуху не хватало, рот открывался, как у рыбы на берегу. Еще мгновение - и конькобежец упадет. Но он не упал, он еще прибавил ходу. Откуда-то взялись новые силы, и их хватило для того, чтобы долететь до пульта, потом сбежать на лед, пробираться по наметенному сугробу по грудь в снегу. Алексей упал за ближним торосом, стараясь врасти в лед. И тогда раздался взрыв. Осколки сыпались где-то совсем рядом. Лед заколебался под Алексеем. Алексеи вскочил. Ничего не было видно. Колючий от снежинок, несущийся с дикой силой воздух валил его в сугроб. Алексей прислушался. Лед грохотал. Шла подвижка. Выход открыт! Ледяные поля устремились к югу в образовавшийся проем. Теперь нужно идти к товарищам, найти их. Алексей переобулся и, добравшись до кромки льда, пошел по льду через торосы навстречу друзьям. Вскоре им посчастливилось собраться всем вместе. Здесь Алексей узнал, что катер погиб, смятый льдами. Рация осталась на нем. В море разыгрался сильный шторм, ледяное поле разломалось, и скоро они остались в бушующем море на небольшой льдине. Льдина таяла, в любую минуту она могла разломиться, стать еще меньше. Виктор застонал. - Что ты?
– спросил Денис. - Не хочу я... не хочу!
– замотал он головой. - Чего не хочешь? - Славы не хочу!
– раздраженно выкрикнул Виктор. - Славы?
– поразился Денис. - Посмертной... Я не хочу, чтобы это было не при мне... Как ты не понимаешь? Денис хмыкнул и присел, чтобы удержаться при крене льдины. Виктор едва не упал и снова застонал. - Не при мне, когда не будет этой тающей льдины... когда останется вокруг только эта ужасающе теплая вода. - А знаешь ли ты, - вмешался дядя Саша, - какие изменения в природе вызовет эта
– отмахнулся Виктор. Но дядя Саша все же рассказал об идее "Кольца ветров", о предстоящем изменении климата Арктики и зоны пустынь. Дядя Саша нарочно хотел отвлечь мысли своих друзей, но Виктор ничего не слушал. - Разве что-нибудь останется в мире после меня? Может быть, верна философия солипсизма! Меня не будет, я не буду ощущать мир - значит, не будет ничего... Все существует только до тех пор, пока я его ощущаю. - Замолчи ты!
– прикрикнул на Виктора Денис.
– Ощущаю... Я... Тьфу! Солипсист!.. А слово-то такое, словно плюешься. А я вот о хлопчиках своих думаю. Не можно, чтоб они без меня росли. Никак не можно! И не будут... - Почему не будут?
– встревоженно спросил дядя Саша. - Потому, что со мной будут. Выжить надо, вот что, дядя Саша! В жизнь вцепиться надо так, чтоб и смерти не оторвать! - За что цепляться? За льдину?
– с горечью спросил Виктор. - А бис с ней, с льдиной! Растает, так и без нее поплыву! И раз хлопчикам моим надо, так и сто километров проплыву... до самого до берега. - До берега меньше осталось, - заметил молчавший до сих пор Алексей. - На счастье наше, вода теплая, а не на несчастье! Проплывают рекордсмены такое расстояние? И я доплыву! Как растает льдина, так разденусь и поплыву! Злость на воде держать будет! А тебя, Витяка, жир держать будет, як тюленя!.. Виктор безнадежно махнул рукой. Алеша улыбнулся. "Сколько в нем силы!
– подумал он о Денисе.
– Он действительно поплывет. Но доплывет ли? Да ведь он и не один. Спасти надо всех... Но как?" Безнадежность положения до крайности обострила все чувства Алексея. Он молчал, потому что напряженно думал, стараясь найти, выдумать, изобрести выход. "Осколки льдин... Если бы можно было сделать из них плот, скрепить их хотя бы ремнями, веревками. Порвать одежду, свить веревки... Что можно еще сделать? Что? Денис говорит - плыть, раздеться... Но тогда не бросать одежду! Нет! Из непромокаемых комбинезонов сделать нетонущие пузыри..." И Алеша заговорил вслух, стал убеждать товарищей, что не все еще потеряно. Надо плыть на пузырях из одежды, пока не придет помощь. - Помощь! Помощь!
– рассердился Виктор.
– О какой помощи может идти речь, когда такой туман?.. Нас не увидят с самолетов. И радиолокаторами нас не нащупать, потому что ничего у нас железного нет, кроме мускулов Дениса да твоего характера. - Ничего железного?
– переспросил Алексей.
– Коньки мои могли бы дать на экране локатора точку, но, к сожалению, я их бросил. - Подождите, - сказал дядя Саша.
– Витя, ты, кажется, не рискнул взрывать мол, находясь на плотине? Ты ведь хотел включить пульт управления минами, сойдя для безопасности на лед. - Для чего? Для чего я берег себя?
– истерически крикнул Виктор.
– Для того чтобы утонуть теперь, чтобы захлебнуться, чтобы перестать существовать... - Замолчи!
– не выдержал Алексей.
– Говори лучше, проволока у тебя осталась? - Ну, есть моток, ну и что? Хочешь сказать, что одна точка на экране есть? Да кто же обратит на нее внимание? Они ищут катер, который давно на дне... - Точка, говоришь?
– закричал Алексеи.
– Нет, не только точка. Давай сюда проволоку! Нет, не надо. Бери один конец. Денис, ты бери другой! Ну, живее! Надо спешить, пока наша льдина имеет хоть какую-нибудь длину. Беритесь за концы проволоки. Разбегайтесь! Потом бегите друг другу навстречу. Я буду командовать! - Не разумею, - сознался Денис. - Развернутый моток - это уже не точка. Длительный сигнал будет воспринят как тире. Короткий - как точка. Мы можем дать радиограмму по азбуке Морзе. - Ты это сам придумал?
– спросил дядя Саша, пока Виктор и Денис переглядывались, стараясь понять мысль Алексея. - Нет! О рыбаках слышал... О рыбаках, как и мы, оказавшихся на льдине. Они сигнализировали с помощью стального каната. - Ну, если рыбаки, тогда, конечно...
– медленно соглашался Денис. - Все ясно!
– обрадовался Виктор. - На старт!
– скомандовал Алексей.
– Разбегайтесь! Виктор и Денис побежали к краям льдины, развертывая моток проволоки. - Стоп! Теперь сходитесь!
– кричал им вслед Алексей.
– Обратно! Живее! Живее! Запыхавшись, Виктор и Денис остановились около Алексея. - Это была точка. Теперь тире. Разбегайтесь и подождите немного у краев. Внимание! Марш! И снова проволока была растянута, потом по знаку Алексея Виктор и Денис снова побежали друг другу навстречу, сматывая проволоку. - Нас увидят.. непременно теперь увидят, - говорил Алексей дяде Саше. Точка, тире... тире, точка... - Ты в самом деле даешь радиограмму?
– взволнованно спросил дядя Саша. Алексей кивнул: - Конечно, радиограмму! Хотелось бы сообщить, как переделать, усилить мол. Подпереть бы его ледяными ребрами. Да придется одно только слово передать: "Мол". Они поймут! - Молодец, Алеша!
– сказал дядя Саша.
– Рыбаки, о которых ты говорил, передавали "SOS"... Хотелось бы все-таки передать, как усилить мол. Жаль, времени у нас мало, льдина может разломиться, да и Виктор с Денисом с ног свалятся. - А мы попробуем, дядя Саша! Может быть, успеем. Точка! Точка! Теперь тире! Разбегайтесь, ребята. Я сейчас сменю кого-нибудь из вас. Тире! Виктор и Денис, тяжело дыша, продолжали свой странный бег на тающей льдине.
Глава девятая В ТУМАНЕ
Льдина разломилась в тот момент, когда Алексей и дядя Саша были на одном ее конце, а Виктор с Денисом - на другом. Гребень волны показался между обломками льдины. Разделенные друзья ухватились за тонкий саперный провод, пытаясь подтянуть обломки льдины один к другому. Провод стаскивал людей в воду. Волнение на море было слишком сильным, обломки льдины не сближались. Наконец провод оборвался. Алексей и дядя Саша некоторое время еще видели в тумане силуэты друзей на мутном белом пятне. Скоро они исчезли. - Только бы сигнал приняли, тогда продержимся, - сказал дядя Саша. - Льдина не пополам разломилась, наш кусок куда больше, - сказал Алексей. Лучше бы он им достался. Стоять теперь на льдине стало невозможно. Волны перекатывались через нее, смывая остатки снега. Приходилось сидеть на мокром льду, держась за пористые, рыхлые края льдины. Одежда промокла и заледенела на ветру. Стучавшие зубы мешали говорить. - Коченеешь, Алеша?
– спрашивал дядя Саша.
– Держись, дружок! Я в юности волевой гимнастикой занимался. Вольные движения делаешь, а мышцы напрягаешь, словно поднимаешь невесть какую тяжесть. Ты и напрягай сейчас мускулы. Вообрази, что на гору лезешь, за ледник цепляешься... Вообрази! Напрягайся - согреешься. Алексей один раз уже испытал этот способ в тундре. Теперь он снова напрягал мышцы, и ему в самом деле казалось, что он лезет по крутому ледяному склону. Льдины, по которым он "перебирался", качались под ним, готовые сорваться в пропасть. Алексей лез, как лезут во сне, напрягался изо всех сил, не уступая ветру, сопротивляясь стуже. Дядя Саша сдал первым. Силы оставляли старого полярника. Алексей заметил, что он уже не держится за край льдины. Боясь, что дядю Сашу смоет волной, Алексей обнял его одной рукой, другой продолжая держаться за край льдины. Руки у него онемели. Двигая пальцами, Алексей продолжал бороться. Он хотел жить, продолжать начатое дело, увидеть Галю, и эти желания были сильнее отчаяния, сильнее усталости, сильнее холода и озноба. И Алексей держался. - Дядя Саша! Дядя Саша!
– тормошил он своего старого друга.
– Самолет! Вы слышите? Дядя Саша неподвижно лежал на льду. Не будь здесь Алексея, вода давно смыла бы его в море. - Самолет!
– закричал Алексей. Он ясно различал рев реактивного двигателя. - Нас ищут! Радиолокаторы засекли нас и дают теперь самолетам направление. Дядя Саша протирал глаза. Машина с ревом пронеслась над льдиной. - Как точно направили самолет радиолокаторы! Они, верно, и сейчас нащупывают жалкий обрывок саперного провода. Успел ли заметить пилот людей на льдине?
– Все это Алексей выкрикивал дяде Саше, пытаясь привести его в чувство. Дядя Саша приподнял голову. Рев пропеллеров снова приближался. - Возвращается!
– победно кричал Алеша.
– Что я говорил?! Дядя Саша сел. И снова над самой головой пронеслась ревущая тень. В то же мгновение в воду что-то упало. Брызги обдали Алексея. Предмет скрылся под водой, потом всплыл. - Лодка! Резиновая лодка, - крикнул Алексей, поднимаясь на льдине во весь рост. - Резиновая лодка?.. Тогда был Федя, - в полубреду прошептал дядя Саша. Алексей бросился в воду. Его подбросило на гребень огромной волны. Где-то внизу он увидел лодку. Не давая себе опомниться, не в силах вздохнуть, Алексеи вразмашку поплыл к сброшенной лодке. Несколько взмахов - и он ухватился за упругий резиновый край. Лодка накренилась, она была покрыта тонкой резиновой пленкой, благодаря чему вода не проникла в нее. Вместе с лодкой он взлетел на пенный гребень. Только бы хватило сил забраться! Лодочка накренилась еще сильнее, погрузилась краем в воду. Алексей, лежа грудью на ее борту, уже разорвал тонкую пленку, но сил не хватило, и он сполз обратно в море. Руки на холодном ветру окоченели и готовы были выпустить скользкий борт. Сил больше не было. Но даже и тогда, когда у человека, казалось бы, израсходованы все силы, он еще не окончательно погиб. Нервная система отказывается управлять переутомленными мышцами, но человека спасает заложенный в его организме резерв. Спортсмены хорошо знают этот момент, называют его вторым дыханием. Когда ты готов упасть, не сделав больше и шага, надо пересилить себя, и ты почувствуешь легкость, словно тебя подменили. Так же было и с Алексеем. Руки выпустили лодочку, в сознании мелькнула мысль, что все кончено, что он идет ко дну... вода соленая... Вспомнились дядя Саша, Витя и Денис... Воля напрягалась. Алексей все еще был на поверхности воды. Еще одно усилие воли - н произошло чудо. Одним движением перемахнул он через борт и ухватился за весла. Однако лодка успела зачерпнуть бортом. Нужно было сначала вылить воду. Алексей делал это руками, работая ими, как пароходным колесом. Потом несколько взмахов веслами, и лодочка пошла к льдине. Раздался скрип, который слышишь, проводя ладонью по резиновому мячу. Дядя Саша переполз в лодочку. Со дна ее поднимался металлический штырь, изображение которого, конечно, было видно на экране радиолокатора. Теперь предстояло найти Виктора и Дениса. Алексей греб, дядя Саша сидел на руле. На дне лодки они нашли аварийный запас в резиновом мешке. Огненная влага обожгла Алексею горло, на глазах выступили слезы, но сил прибавилось и грести стало легче. Дядя Саша хорошо ориентировался в тумане. Он по гребням волн заметил направление, в котором скрылась льдина с друзьями. Первая встретившаяся льдина оказалась пустой. Вторая также. Третья почти растаяла, она развалилась от удара веслом. И тут Алексей услышал голос из тумана. Он возникал и замолкал через равные промежутки времени. Вот таким же могучим, пробивающим вату тумана баритоном подает сигналы маяк. Дядя Саша с Алексеем переглянулись. Алексей стал исступленно грести на звук. Льдин не было. Звук был то ближе, то дальше. И вдруг он прозвучал совсем рядом. - Денис!
– крикнул дядя Саша. Только теперь заметил Алексей в воде пловца. Лежа на спине, чтобы дольше продержаться, он через равные промежутки времени призывно кричал. Он услышал плеск весел, перевернулся и поплыл к лодке. - Где Виктор? - Где Витяка?
– спрашивали дядя Саша и Алексей, помогая грузному Денису перебраться через борт. - Если б не хлопчики...
– с трудом выговорил Денис, - не стал бы дожидаться... Сразу он не смог больше ничего сказать и только ругал себя, словно он был во всем виноват. Его заставили глотнуть спирта. Оказывается, Виктор, едва разломило льдину, лег лицом вниз и затрясся как в лихорадке, все время твердя, что мир сейчас перестанет существовать... Напрасно Денис пытался растолкать его. Виктор твердил свое, как помешанный, и не поднимал головы. Льдина была маленькая, она плясала по волнам, нужно было всякий раз, как она взлетала на гребень, стараться удержаться на скользком льду. Виктор ничего не хотел видеть. Он боялся действительности, он прятал лицо в сгибе локтя, он уже не видел мира. И волна смыла его. Денис, не размышляя, бросился в воду. Виктор мелькнул где-то совсем близко, но Денис не дотянулся до него рукой. Он нырнул. Одежда, тяжелые унты мешали плыть. Он вынырнул на поверхность, судорожно глотнул ртом воздух, прихватил соленой воды, закашлялся, опустился с головой, снова вынырнул и огляделся. Близкий туман и ничего... Ни человека, ни льдины, только вспененный гребень: Денис взлетел на него и снова ничего не увидел. Он снял с себя унты, сбросил куртку. Он плавал и кричал. Кричал Виктору, не надеясь, что он услышит, кричал друзьям на льдине, которые тоже были далеко. Прошло много времени, Виктора не было - он утонул. Денис лег на спину и решил держаться на воде до последней возможности. Он слышал рев самолета. Он догадался, что сброшена лодка. И он стал кричать своим гудящим басом, кричать спокойно, ритмично, словно не он ждал спасения, а сам давал о себе знать кому-то гибнущему. - Ой, друже! Ой, Витяка, дурная твоя голова!..
– закончил Денис свой сбивчивый рассказ и замотал головой. - Бедный Витяка, - прошептал Алеша. Некоторое время все молчали. Потом дядя Саша сказал: - Сколько раз я видел в войну, как первыми гибли именно те, кто больше всего боялся погибнуть. - То ж иначе не бывает, - отозвался Денис.
– Страх, он плохой помощник. Собой человек не владеет. Какая ж тут борьба!.. Верить надо, что не один в мире. - Не одни в мире...
– повторил Алеша.
– Помощи с воздуха не ждать. Все вертолеты переброшены на материк. Бедный Витяка подсказал их использовать. - Держаться надо до подхода корабля, - заметил дядя Саша. - Скорлупа, конечно, - сказал Денис про лодку.
– А все лучше, чем на спине... Говорить перестали и все думали о погибшем товарище. Каждый старался рассмотреть что-нибудь в тумане. Ветер все-таки разогнал туман. На гребнях волн виднелись только белые пятна далеких льдин и клочья пены.
Глава десятая НА ГРЕБНЕ ВОЛНЫ
Маша Веселова убедила академика Овесяна, что ей совершенно необходимо с воздуха изучить изменение ледяного покрова вблизи и вдали от установки "подводного солнца". Так Маша стала постоянной участницей ледовых разведок Росова. Однако если ледяной покров моря исчезал у Маши на глазах, то "ледяная корка" с летчика Росова никак не сходила. После разговора о письме он старался не оставаться с Машей вдвоем. Во время одного из полетов пришло известие о прорыве ледяного мола. Вслед за тем была получена радиограмма от капитана Терехова, просившего Росова немедленно доставить в Москву тяжело больного начальника строительства Ходова. Едва Росов изменил курс, чтобы лететь к ледоколу Терехова, как принята была еще одна радиограмма за подписью самого Ходова. Он требовал, чтобы летающая лодка включилась в поиски, быть может, унесенных на льдине Карцева, Петрова, Денисюка и Омулева. Росов показал Маше обе радиограммы. Она вспомнила портрет Карцева, который рассматривала когда-то с Росовым, подумала о бородатом океанологе Петрове, - они недавно летели вместе из Москвы, - потом она попыталась представить себе Ходова, отказавшегося от помощи, чтобы помочь тем спасению других людей. - Лодка идет на поиски. К сожалению, высадить не могу, - сказал Росов, глядя в сторону. - Зачем же? Я сама была бы рада помочь, - бледная, взволнованная Маша вопросительно смотрела на летчика. Росов пожал плечами: - Разве что штурману помочь... наблюдать за экраном радиолокатора. С гидромонитора ничего металлического в море не обнаружили. Может быть, вам посчастливится, - и он ушел в кабину пилотов. Летающая лодка стала снижаться. Маша подошла к молчаливому, сосредоточенному штурману, совсем не похожему сейчас на добродушного Портоса, и вызвалась нести вахту перед экраном радиолокатора. Только с ее выдержкой и привычкой к наблюдениям можно было высидеть с неослабным вниманием около экрана все время, пока Росов зигзагами прочесывал море. Маша первая заметила сигнал на экране: ей показалось, что на его ровной матовой поверхности появилась мерцающая точка. Штурман тотчас "сориентировался" и предложил Росову изменить курс. Точка на экране становилась все отчетливее. Штурман возился с приборами, старался дать увеличение. Изображение на экране должно было стать таким, словно предмет наблюдают в бинокль. По экрану помчались искрящиеся полосы, он порозовел. То в углу, то в середине на нем что-то мерцало. Маша различала теперь уже две точки. Они постепенно росли, туманные, становились все отчетливее. - Коньки!
– воскликнула изумленная Маша. - И впрямь коньки, - подтвердил примостившийся около экрана Костя. Росов пошел на снижение. Костя и Маша перебежали в кабину с куполом, рассчитывая увидеть людей на льдине. Свободное ото льдов море было покрыто геометрической сеткой, словно заштриховано, и лишь кое-где виднелись белые пятнышки льдин. - Волны, - кратко пояснил Костя. Скоро сетка исчезла. Лодка шла круто вниз. Теперь уже были видны огромные волны. - Заденешь такую за гребешок - каюк, - сказал Костя. - А если понадобится сесть?
– спросила Маша. - Когда волнение больше двух-трех баллов - посадка запрещается, - строго ответил недавний авиалнхач. Волны действительно были страшные. Лодка накренилась. Росов делал вираж. Он, очевидно, заметил льдину, которую искал. Вот она, криво взлетающая на хребты! Маша всматривалась в ее белую поверхность. - Нет людей, - сказал Костя.
– Одни коньки на льдине... Маша снова пришла к штурману. Он радировал на гидромонитор о найденных коньках. "Неужели это все, что осталось от людей?" - тревожно думала Маша, до боли в глазах всматриваясь в экран. И ей еще раз посчастливилось. Она заметила точку, которая в тот же миг исчезла. Штурман ничего не видел и сомневался. Но Маша настаивала. Опыт тонкого наблюдателя помог ей. - Вижу, - снова уверенно сказала она. Штурман дал увеличение. Действительно, на экране что-то появлялось и исчезало. - Словно сигналы, - неуверенно сказала Маша - Нет у них такой аппаратуры, - отмахнулся штурман. - Будто тире и точки, - настаивала Маша.
– Жаль, не знаю азбуки Морзе. - Арамису она известна, - отозвался Мухтар.
– Позвольте проявить свои познания.
– Подойдя к экрану, он стал всматриваться. - Помехи!
– не верил штурман.
– Не будет металлический предмет появляться и исчезать. - Тире и точки?
– переспросил Мухтар.
– Тогда можно прочесть слово. - Какое слово? - Мол. - Мол! Только они могут сигнализировать! И знаете как? Проволокой. Мне при некоторых опытах приходилось этим пользоваться. Штурман уже не спорил: он лихорадочно вычислял новый курс, на который должна была лечь лодка. Снова Росов пошел на снижение и скоро на бреющем полете помчался над самыми волнами. - Ой, не зацепи гребешок!
– предупреждал командира Костя в особо опасные мгновения. - Знаю, - отрезал напряженный Росов. Он увидел на льдине людей и сделал над ними круг. Костя и Аубеков сбросили резиновую лодку. Маша никого не рассмотрела как следует. Кажется, их было двое, они лежали на льдине. - Вот он, металлический штырь, - указал штурман на экран, - теперь на него будем нацеливаться. На экране Маша отчетливо видела штырь сброшенной резиновой лодки. - Переберутся ли они в нее?
– беспокоилась Маша. Штурман связался с капитаном гидромонитора. - Прошу прощения, Федор Иванович, - сказал штурман.
– С вами хочет переговорить наш командир. Командир лодки подошел к микрофону. Маша стоялча с ним рядом. Росов доложил о найденных людях, о сброшенной им резиновой лодке. - Шторм баллов девять-десять, - говорил он.
– В лодке долго не продержатся. - Корабль сможет подойти лишь через несколько часов. Наши вертолеты на далекой базе, к вам не долетят. - Не долетят, - подтвердил Росов. - Спешу на помощь, - сказал Терехов. Связь оборвалась. Росов приказал Косте держаться вблизи замеченных льдин и позвал Машу в заднюю кабину. Почти испуганная видом летчика, его мрачным, решительным лицом с глубокими складками у губ, Маша пошла следом за ним. - Вот что, Маша, - сказал он, впервые назвав ее так после злосчастной прогулки в Голых скалах.
– Несколько часов людям в лодчонке не выдержать. Не будь вас, знал бы, как поступить. - Не будь меня?
– почти обиделась Маша. - Людей с лодчонки надо снять, вот что, - строго сказал Росов. - Но как?
– ужаснулась Маша.
– Разве вы сумеете это сделать? - Был на севере один такой летчик, который мог. Еще во время войны. Шлюпка в море оказалась. Женщины и ребятишки с потопленного корабля. Шторм был такой же, как сегодня. Он их спас. - А вы? - Попробовал бы, если... - Что? - Если бы вас не было. - Как вам не стыдно! - Рисковать собой, своим экипажем могу, но вами... - Мной? - Видным ученым, женщиной... любимой... - Как вы сказали? - Вами, Маша, рисковать не могу. - Росов, вам я могла бы вверить свою жизнь. - На эту минуту?
– испытующе спросил Росов. Маша замотала головой, глаза ее наполнились слезами. - Нет, Дмитрий, не только на эту минуту. - Тогда... коли так...
– Росов неожиданно схватил слабо сопротивляющуюся Машу в объятия, крепко поцеловал и, оставив ее, смущенную, растерявшуюся, прошел в кабину.
– Иду на посадку!
– крикнул он счастливым голосом своим "мушкетерам". Летчики только переглянулись между собой. Потом Костя, словно слова командира, наконец, дошли до него, схватился за голову. - Тебе, лихачу, наука будет, - заметил Мухтар. Штурман спокойно радировал о происходящем на гидромонитор. Маша пришла к летчикам. Она хотела быть с ними. - Прошу вернуться, - сказал ей Аубеков, подавая пробковый пояс.
– Я сейчас открою там купол. Маша все поняла и молча подчинилась. Пол накренился под ногами у Маши. Одно коротенькое крыло лодки опустилось ниже горизонта, другое показывало в облака. Росов разворачивал машину. Маша почувствовала резкое уменьшение веса, как в лифте университета. Лодка шла круто вниз. Маше стало страшно. Она не могла зажмуриться, и близкие, пугающие волны были у нее прямо перед глазами. Косматые, гигантские, они неслись на Машу, грозя ударить лодку, разломать на части. Они, показалось Маше, походили на железнодорожные насыпи, сорвавшиеся с места. И вдруг привычный шум моторов стих, в полуоткрытый купол ворвались свист ветра и шипение пены. Одно крыло лодки все еще было ниже другого. Росов продолжал "выруливать". Волны надвигались только сбоку и притом все замедляли свой бег. Это было поразительное ощущение. Росов словно остановил волну. На самом деле он лишь так вырулил летающую лодку, что она пошла точно над гребнем волны. Лодка одновременно двигалась и вдоль волны и вместе с волнами по ветру, с такой же, как волны, скоростью. Потому Маше и казалось,
– как дорожка на аэродроме! Маша оглянулась. Это говорил Костя. Глаза его восхищенно горели. Сам же он был бледен. Рядом стояли и другие члены экипажа: повеселевший, снова добродушный штурман, гибкий, собранный Мухтар. Командир всем приказал приготовиться к катастрофе Он один остался в кабине пилотов. Маша решительно направилась к нему. Удар от прикосновения к гребню волны был ничтожным. Лодка помчалась по хребту, перемещаясь по морю вместе с волной, постепенно теряя скорость. Маша смотрела перед собой через переднее стекло, одновременно видя напряженную шею Дмитрия. Стекло стало мокрым от брызг и пены. Росов включил атомный двигатель, сзади взревело, лодка вздрогнула. Маша видела, что Дмитрий пытается удержаться на волне, не дать лодке сойти с гребня. Лодка чуть взлетела, словно стараясь опять подняться, потом снова провалилась. У Маши захватило дыхание, она вцепилась в переборку. Волна ударила лодку в бок. Вверху мелькнул пенный гребень. Маша почувствовала, что падает. "Конец, Дмитрий!.." - подумала Маша, но не рванулась в заднюю кабину с открытым куполом. Лодка переваливалась с боку на бок. Если бы не ее приподнятые над фюзеляжем, к счастью, короткие, крылья, они погрузились бы в воду и погубили машину. Сейчас они только срезали концами пену с водяных хребтов. - Вы остановили волну, Росов, - наклоняясь к летчику, восхищенно сказала Маша. - Ты здесь, Маша?
– отозвался он. - С тобой, милый!
– сказала она. Лодка теряла скорость. Росов силился поставить ее против волны. Никогда Маша не была счастлива так, как в эту минуту. Сквозь слезы видела она на далеком гребне резиновую лодочку. Сидевшие в ней люди махали руками.
Глава одиннадцатая НАВСТРЕЧУ СОЛНЦУ
В знойный день по набережной Барханского моря неторопливой походкой шел Сергей Леонидович Карцев. Достав из кармана чесучового пиджака платок, он вытер коричневую шею. Даже ему, бывалому пустыневеду, было сегодня не по себе. В такую жару в Средней Азии не работают, устраивают дневной перерыв и отдыхают в тени деревьев или купаются в новом озере. Но Сергей Леонидович не думал об отдыхе. В последние дни перед отъездом работы было по горло. Разведывательные экспедиции "Кольца ветров" отправлялись на восток от преображенных пустынь, в дальние пески Средней Азии, в сухие степи Казахстана, дальше в голодные степи и великую пустыню Гоби. Смешанная советско-китайская научная экспедиция только вчера отправилась туда. Экспедиция в Монгольскую Верхнюю Гоби находится в пути, подъезжает к Чите. Сам Сергей Леонидович во главе большой группы специалистов, куда входили ученые - метеорологи, аэрологи, атомные физики, строители, океановеды и многие другие, должен был отправиться в район Карского моря на корабле полярной флотилии, грузившемся сейчас в Барханском порту. На морской вокзал Барханска и шел сейчас Сергей Леонидович, закончив в городе все дела. Синяя гладь Барханского моря казалась такой же эмалевой, как и знойное небо. Впереди виднелись решетчатые башни портовых кранов, рядом с ними поднимались мачты многочисленных судов. Многие корабли на рейде, очевидно, уже закончили погрузку. Флотилия завтра должна отправиться на север. Ей предстоит пройти по каналу в Аральское, ныне пресное и проточное море, подняться по заполненным енисейской водой руслам и поймам до Тургайского канала, пройти по искусственному, рассекающему ровные степи полукилометровому ущелью, стены которого достигают ста десяти метров высоты. Впереди - Енисей, полноводный, как в весенние паводки. Близ плотины шлюзы со стометровым спуском. А дальше - Старый Енисей приведет в Карское море. Сергею Леонидовичу предстоит самому проделать водный путь, который он когда-то наносил карандашом на карту. При воспоминании об этом инженер улыбнулся. Величайшее счастье человека - видеть плоды своего труда. Эта гладь Барханского моря, аллея платанов, идущая вдоль набережной, белый город с легкими зданиями, тонкими колоннами, плоскими крышами, хлопковыми полями за ним - все это плоды величайшего труда, в котором есть крупица и его, Сергея Леонидовича, усилий. Прежде в такую жару под ногами "пели" пески. Предвещая ветер, мелодично звучали сталкивающиеся песчинки, пугая таинственными песнями путешественников. Теперь звенящих песков не было, но у Сергея Леонидовича пело где-то глубоко в сердце. Он еще раз достал платок и вытер уголки глаз. "Действительно, переменилось все вокруг - видно, прибавилось влажности", усмехнулся он и спрятал платок. Он уже подходил к огромному, сверкающему белизной стен морскому вокзалу. Жарко по-настоящему! Он вошел в просторный вестибюль, отделанный мрамором, и глубоко вдохнул прохладный, освежающий воздух. - Здравствуйте, почтеннейший! Ну и жара же у вас тут! Только и скрываюсь здесь, под этими сводами, - услышал Сергей Леонидович знакомый ему окающий бас академика Омулева. - Привет, Михаил Дмитриевич, - негромко поздоровался Сергей Леонидович, пожимая огромную протянутую ему руку. Карцев удивился перемене, произошедшей с академиком Омулевым. Говорят, глубокие старики уже не стареют. Старый академик словно удвоил груз своих лет. Он уже не сутулился, как прежде, теперь он уже горбился, опираясь на толстую суковатую палку. Здороваясь, он посмотрел на Карцева печальными глазами, и тот задержал его руку в своей, еще раз пожал. Старик вздохнул. - Еду с вами, - сказал он.
– Поклонюсь могилке морской...
– И вдруг он выпрямился.
– Делом его горжусь!.. Для того еду, чтобы дело это продолжить. Небось думаете, что делать холодильщику в Арктике? Холодильными машинами стану города арктические отапливать. В тех местах, которые сын мой разведывал. Сергей Леонидович склонил голову: - Хорошо ли, Михаил Дмитриевич, с вашим здоровьем в такой путь? - Что нам делается, - снова вздохнул старик.
– Более молодые уходят. Вот вы своей идеей продолжаете дело сына. Как я вам завидую, дорогой!
– Он помолчал.
– Да и ничего мне не сделается. К тому же не один еду, с дочерью. - Вот как! Она тоже едет? Позвольте поздравить вас. За ее работу присуждена премия. - Благодарю от всей души. Вот жду ее. Где-то хлопочет на погрузке. Карцев невольно вспомнил сцену около телевизора, когда видел Женю в последний раз. Женя действительно вместе с отцом отправлялась на север. В белом шерстяном костюме, подтянутая, будто на нее и не действовала жара, стояла она у набережной, где ошвартовался пароход, и наблюдала за работой портовых кранов и подъемных стрел корабля. Один за другим взвивались вверх ящики с надписями "Автомат труб" и исчезали в трюме. Да, она отправлялась на север. Она пожелала сама установить и пустить в эксплуатацию свой Барханский автомат винтового литья, который должен был теперь работать в Арктике. В спорах с отцом, считавшим, что ей лучше заняться другими вариантами непрерывного литья, комбинированного с прокаткой, она отстаивала свое право и обязанность лично наладить работу первого автомата, переброшенного в Арктику. Но если бы она заглянула себе глубоко в душу, возможно, уличила бы себя в том, что, кроме этого желания, были и другие силы, которые влекли ее на север. С виду, пожалуй, Женя не очень изменилась. Как и прежде, она держала голову высоко поднятой, по-прежнему ее взгляд казался чуть холодным, фигура подтянутой. Во всяком случае, она нисколько не стала надменнее оттого, что получила две премии за изобретательство в технике и за концертную деятельность, широко известную в Средней Азии. Сергей Леонидович подошел к Жене. - Вы едете вместе с нами?
– обрадовалась она. - Да. Навстречу солнцу.
Глава двенадцатая СВЕРКАЮЩЕЙ ДОРОГОЙ
Корабли шли навстречу солнцу. Они двигались кильватерным строем, и дым их труб не сливался в гигантский шарф, перекинутый через горизонт, в топках их не жгли каменного угля. Но на этот раз не было в полярном море борзописца, который мог бы кричать о новой армаде советских кораблей. Пресловутого Джорджа Никсона уже не посылали корреспондентом за океан. Как известно, он выставил свою кандидатуру в сенаторы. Случилось так, что его противником в избирательном округе оказался не кто иной, как его кузен Майкл Никсон. И теперь сенатор Никсон произносит речи не на импровизированных подмостках, как во время "рыжего процесса", а в Капитолии. Правда, почтенный сенатор так и не избавился от прилипшей к нему любовной клички "рыжий Майк". Сенатор Никсон внес в сенат билль, рекомендующий строительство сооружений в американской Арктике, которые способствовали бы транспортному сближению континентов. Билль рассматривается сейчас в комиссиях сената. У него есть противники, но есть и сторонники, в числе которых нельзя не упомянуть инженера Кандербля. Мистер Джордж Никсон пишет псевдонаучные романы о гангстерах в межпланетном пространстве. Он продолжает пугать читателей армадами коммунистических кораблей, летающих в космосе. О советской полярной флотилии он уже ничего не мог написать. Как и в прошлом году, в ней не было ни одного военного корабля. Не было и ни одного ледокола. Во флотилии шли корабли южных морей, никогда раньше не плававшие в полярных водах. Они прошли из Черного моря по Волго-Дону в Каспий, оттуда поднялись по великим каналам через Аральское море и бывший Тургайский водораздел в Енисей, спустились по нему... Нет! Точнее говоря, тоже поднялись по текущему теперь вспять Енисею до плотины и дальше спустились в Карское море. Этой полярной флотилией любовались жители тундры. Старик оленевод выехал на нартах с шестью оленями к самому берегу. С нарт поднялся новый директор Полярного ремесленного училища Иван Хорхай. Он набирал в стойбищах будущих полярных радистов, будущих строителей, будущих полярных сталеваров. Иван Хорхай стоял на пружинящем травянистом ковре и вглядывался в далекие корабли, стараясь рассмотреть на одном из них знакомую ему тонкую фигуру, которая в тундре и на острове Исчезающем так походила на юношу. Но, конечно, он не мог рассмотреть на борту первого корабля двух девушек, смотревших на берег, где над тундрой возвышались решетчатые остовы цехов металлургического комбината близ Голых скал. Горы зубчатым контуром уходили к горизонту. Одна из девушек, черноволосая, худенькая, с темной полоской усиков на губе, затуманенным взглядом смотрела на эти горы, на поднявшийся над тундрой завод, на тундру, где встретила когда-то одинокого, заблудившегося человека. Другая, светловолосая, высокая, стройная, с гордо поднятой головой и задумчивыми глазами, смотрела в море, где скоро должен был появиться флагманский корабль стройки. Глядя каждая в свою сторону, думая каждая о своем, подруги стояли обнявшись. - Ты счастлива?
– спросила Галя. - Да, - тихо ответила Женя и, улыбнувшись, добавила: - Теперь я буду строить самый северный в мире металлургический цех, - как будто только в одном этом заключалось ее счастье. Галя улыбнулась и ничего не ответила. Тогда Женя спросила, в свою очередь: - А ты счастлива? Галя кивнула головой. - Очень, - и, скосив на Женю свои продолговатые темные глаза, в которых играли смешинки, добавила: - Возглавить геологоразведывательные работы по всему побережью вдоль ледяного мола, разве... Женя понимающе рассмеялась и прижалась локтем к подруге. - А что ты скажешь о будущем?
– спросила ее Галя, повернувшись теперь к ней лицом. Женя задумалась - Что скажут? Когда Федор будет сидеть рядом со мной в Хрустатьном дворце и поднимет тост за тех, кто создавал счастье людей, я не заплачу. - Не заплачешь?
– переспросила Галя. - Нет. - А я заплачу. - Почему? - От счастья. И девушки снова обнялись. На горизонте, над которым висело незаходящее солнце, что то сверкало. - Ледяной мол?
– прошептала Женя, вопросительно глядя на Галю. Галя кивнула головой. Женя крепко обняла ее и поцеловала. На борту корабля в этот день встретились еще два человека, имевшие отношение ко всем тем изменениям, которые произошли в Арктике. Это были академик Овесян, прилетевший вместе с Волковым, и Василий Васильевич Ходов, совершавший путешествие на корабле в виде отдыха после лечения. - Вам всем обязан, - сказал Ходов Овесяну, когда они познакомились.
– Еще раз узнал, что такое тепло. - Если вы имеете в виду тепло термоядерной реакции, которой мы подогрели течение...
– начал было Овесян, но Ходов прервал его. - Нет, я имею в виду тепло человеческого отношения, которое спасло меня от смерти. - Алхимия! Золото!
– вспомнил Овесян.
– Так ведь я тут ни при чем. Виноват Волков. Он назвав вас золотым человеком. Толчок мысли. Золотой человек человек с радиоактивным золотом в организме, которое может уничтожить злокачественную опухоль. Расскажите, как проходило лечение? - Профессора в клинике были очень заинтересованы предложенным вами опытом. Немало кроликов "позолочены" изнутри. Радиоактивный изотоп золота, который вы получили... - Таких изотопов известно семь. Период их полураспада от семи секунд до семи дней. Можно выбрать любой изотоп с требующимся излучением: электроны, позитроны, альфа лучи, гамма лучи... - Частички вашего радиоактивного золота вводили на конце иглы непосредственно в пораженную раковой опухолью ткань. Под влиянием радиации клетки опухоли погибали. И видите я здоров. - Все ясно! Золотой человек! В вашем организме остались безвредные крупицы золота, которые уже перестали быть радиоактивными. На другом борту судна, тоже вглядываясь в сверкающую ледяную полоску, стояли два старика: высокий, чуть сутулый, седой академик Омулев в черной шапочке и худощавый, с морщинистым лицом, покрытым несходящим коричневым загаром, Сергей Леонидович Карцев. - Итак, голубчик, устойчивый ветер вдоль будущей полыньи, - говорил академик, - уже установлен вами? - Да, - негромко ответил Сергей Леонидович.
– Приборы говорят, что разница температур воды южнее и севернее мола уже сказывается. - Следовательно, можно обнаружить и "Кольцо ветров"? - Да. Прообраз будущего "Кольца ветров". - Древние богатыри выбирали себе меч по руке, - задумчиво сказал академик.
– Наш народ создает себе машину по плечу - великую холодильную машину, охлаждающую пустыню. Великий тепловой насос, согревающий север. Вот уже поистине богатырская машина, в которой земной шар превращен во вращающееся колесо! Корабль значительно приблизился к ледяному молу. Навстречу шел гидромонитор. Женя, теребя шарфик, вглядывалась в приближающийся корабль, стараясь разглядеть на капитанском мостике знакомую коренастую фигуру. Вдруг с ледокола в небо взвились две струи, похожие на салютующие стальные шпаги. На недосягаемой высоте струи рассыпались сверкающими искрами, распустились "тюльпанами" фонтанов. Гидромонитор приветствовал своим боевым оружием новых бойцов Арктики. Корабль с двумя устремленными в небо водяными мачтами приближался все ближе и ближе. Ветер дул со стороны струй, и Женя с Галей ощутили на лице мельчайшие брызги. От этих свежих брызг становилось радостно на душе. Обе смеялись и махали платками. Галя оглянулась и увидела на мостике высокую фигуру Николая Николаевича, прилетевшего ночью на лодке Росова. Сейчас, когда сходились в море корабли, эта летающая лодка с воздуха приветствовала их. На палубе раздались ликующие крики. Волков, стоя у реллингов, указывал на мол и на приближающийся гидромонитор, как бы туда адресуя гремевшую на корабле овацию. Его высокая фигура на мостике корабля была видна и с гидромонитора. Спокойный с виду Федор успел разглядеть на корабле махавших платками подруг и передал чуть дрожащей рукой бинокль возбужденному, радостному Алексею. Александр Григорьевич Петров, дядя Саша, поглаживая бороду, смотрел на своих молодых друзей ласковыми, теплыми глазами. Они не оборачивались и не видели этого взгляда. Вокруг шумели строители. Общий гул покрывал могучий бас Дениса. На корме, глядя в небо, где метеором неслась серебристая стрела с легким оперением, стояла статная Маша Веселова, представляя на торжестве открытия мола создателей "подводного солнца", уничтожавшего сейчас в тундре слой вечной мерзлоты. Ледокол сближался с новой строительной армадой. Ее пассажиры: метеорологи и физики, строители и геологи, металлурги и механики, шоферы и повара, химики и журналисты - смотрели сейчас на ледовый флагман, на простершуюся за ним ледяную стену, созданную руками человека и призванную сдержать стихию, подчинить ее воле созидателей. Выступающая над водой часть стены казалась солнечным лучом, протянувшимся через все море. Ледяная кромка поднималась выше воды, и об нее разбивались набегавшие волны. Ледяной мол сверкающей полоской шел от окаёма к окаёму, неся на себе ажурные мачты с весело вертящимися лопастями ветряков холодильных машин.
...Конец романа, но не коней Мечты.
ЭПИЛОГ ВЕСНА ИДЕТ!
"...Будем же двигать вперед науку на базе уже сегодняшних достижений человечества, подчиняя себе силы природы, но не кустарно, не в одиночку, а организованно, вооруженные всеми самыми совершенными средствами науки и техники. Как заманчива для молодежи эта перспектива участвовать в коллективной борьбе за власть человека над природой, над вселенной!" М. И. Калинин
Мои юные друзья, читавшие мой роман-мечту и вместе со мной перевернувшие сейчас его последнюю страницу! Мои юные герои, мечтавшие вместе со мной о будущем, о великих делах, которые свершаются сейчас и которые свершим мы завтра! На несколько часов вы стали взрослыми, почувствовали себя созидателями. Вам немножко жаль, что все, о чем здесь написано, пока только Мечта. Ведь вам уже казалось, что вы действительно покоряете ледовые моря и знойные пустыни, боретесь со штормами и пургой, строите удивительное сооружение и зажигаете "подводное солнце". Да, пусть пока это Мечта, но разве в нашей стране она не становится действительностью? Хмурый мой, серьезный Федя! Лицо твое стало более детским с тех пор, как ты сдружился с юными туристами. Доволен ли ты тем, как описан здесь капитан Федор Терехов? Таким ли ты хочешь быть, таким ли станешь? Пылкий Алеша с горящими глазами! Какие мысли бродят сейчас в твоем беспокойном мозгу? Разве могу я или нарисованный мной инженер Карцев придумать все то, что ты или подобные тебе выдвинут когда-нибудь, как реальные мечтания людей, строящих завтрашний день? Внимательный Дениска в форменной рубашке ученика ремесленного училища! Разве ты не будешь одинаково гордиться плодами труда своих рук, будь то трубы водопровода или грандиозное сооружение, перерезающее моря? Майкл в Америке! Если я еще раз побываю там, я наверняка узнаю, что нет более пылкого агитатора за мир, чем этот рыжий паренек, чуть глотнувший нашего воздуха. Румяный, толстый Витя делает вид, что он не обиделся. Он даже бросил красивую фразу: "Гороскоп моей жизни очерчен ошибочно", а потом буркнул: "А вот возьму и не утону..." И я уже рад! Ведь я только того и хочу, чтобы Витя не стал бы похожим на себя, каким нарисован он в романе. Может быть, об этом он и задумается. Наконец девочки! Обе мечтательные, но мечтающие по-разному. Обе, прочтя роман, немного смущены. Я больше всего виноват перед ними. Я осмелился говорить о любви и дружбе, об их чувствах, которые помогают творчеству, вдохновляют на подвиг. Женя пытается сказать о другом: - В конце на гидромониторе строители обязательно должны петь. Мне бы очень хотелось сочинить для них песню. Галя, та говорит прямо: - Такого мальчика, как в романе, то есть Алексея, я бы никогда не полюбила. Алеша смущается: - Я и буду другим. - Посмотрим, - говорит девочка. Сколько в ней неожиданного лукавства! - Дружба - то наикраще всего, - замечает Денис.
– Бо и сробили все, что написано. - Так и будет, - сказал Федя.
– А если не так, то еще лучше. - Вот именно, лучше!
– подхватываю я.
– Разве можно придумать лучше того, что будет на самом деле? Позвольте, спросят меня, вы беседуете со своими героями? Разве вы их не выдумали? Конечно же, нет! Я не выдумывал, я только пытался представить себе их поведение в завтрашнем дне, когда они станут взрослыми. Потому я и отправился в Арктику, на этот последний рубеж сопротивления природы, чтобы во время обычного рейса корабля увидеться там со скромными героями арктических будней, незаметно для себя совершающих подвиги. Я написал об этих людях целую книгу рассказов, и рассказы эти отдельными эпизодами из самой жизни не могли не войти в мой роман-мечту. Жизнь вторгалась в него со всех сторон. В матросской столовой легендарного "Георгия Седова", в клубе полярников на острове Диксон, в кают-компании зимовки в бухте Тихой, в тундре близ Амдермы, на Новой Земле и на острове Рудольфа моряки, полярники, геологи и строители обсуждали замысел создания с помощью ледяного мола незамерзающей полыньи вдоль сибирских берегов. Они решительно опровергали этот замысел, оспаривали его, потом дополняли, делали реальным, тем самым вписывая главные страницы книги. Но и когда книга вышла в свет, жизнь продолжала менять Мечту, требовать от нее все большей достоверности, даже осуществимости. А что, если не хватит тепла полярных течений? Что, если не вскроется полынья? И в книгу вошли новые люди, люди передовой науки о глубинах вещества, достижения которой именно у нас использованы во имя счастья всех людей. Книга менялась еще и потому, что автору хотелось увидеть ее героев с разных сторон, и в конце концов роман-мечта о моле "Северном" стал романом "Полярная мечта", романом о завтрашнем дне, не каким он будет, а каким он сейчас представляется. Пусть я буду не прав во всем! Я не собираюсь пророчествовать! Я не выдумывал безаварийных машин и сказочных вещей, "сладкого мира с кнопочным управлением", который якобы будет нас окружать. Я хотел, чтоб героев окружало в основном все знакомое нам, привычное, обыкновенное. Я мечтал о главном - о направлении, в котором приложат люди завтрашнего дня свои усилия. Хотел, чтобы это главное, окруженное привычным, показалось бы читателю реальным и осуществимым. Неважно, описанным ли здесь способом или каким-либо другим будет преобразована Арктика, важно то, что она будет преобразована, важно, что сделать это будет под силу людям завтрашнего дня, строителям коммунизма. И пусть жизнь выдвинет на самом деле более совершенные проекты и пусть каждый из моих героев в будущей своей жизни будет иным и направит свою жизнь не так! Свершать завтра великое можно лишь тогда, когда сегодня об этом мечтаешь! Потому я и мечтал о вас, мои юные друзья-герои! Немало ночей просидел я у открытого окна, прислушиваясь к ночным шорохам, к тому, как перекликаются паровозы и пароходы, к бою кремлевских курантов. Они отмечали бег времени, которое мне хотелось опередить. Я обещал встретиться со своими героями весной, когда закончу книгу. И вы видите, я сдержал свое слово. Идет весна! Побежали звонкие ручьи, распустились перенесенные на московские бульвары из Подмосковья и Белоруссии липы, они зацветут, радостно-медовые, и у памятника Пушкина, и на преображенной улице Горького. Вчера мы задержались с вами у изгороди Музея Революции, где хранится память о событиях, перевернувших мир. За прутьями ограды распускалась пахучая сирень. Запрокинув головы, мы смотрели на дворцы высоты, эти памятники нашей эпохи, которые будут стоять при коммунизме. Мы ездили с вами на Ленинские горы, чтобы налюбоваться гигантским "городом" этажей Московского университета. Подъезжая к Москве по Киевской дороге, я видел его за тридцать километров. Он выступал на горизонте туманным силуэтом, как зримый современник будущего! Ведь в нем будут учиться люди и при коммунизме! Я знаю, вы слушали мою Мечту и вам еще не хочется уходить с гидромонитора или покидать вертолет, на котором вы снова спешите в преобразованную Арктику, чтобы трудиться над завершением мола во всех морях, над созданием величественного "Кольца ветров". Вы не хотите, чтобы наша беседа закончилась на этом. Ведь еще так много надо сделать строителям и физикам, метеорологам и механикам - всей творческой армии новаторов, всему народу, чтобы повелевать ветрами и льдами, атомной энергией и солнечным теплом. Может быть, я и напишу эту книгу о вас, преодолевающих новые трудности, творчески решающих новые, еще более грандиозные задачи. Мне хочется написать ее, потому что я знаю, что вы и ваши сверстники действительно переделаете климат земного шара, сделаете землю более щедрой, людей более счастливыми, построите коммунизм. Но не думайте, что я отдаю только вам это счастье, это удивительное время! Нет, нет! Я не отпущу вас туда одних! Я еще поживу в этом времени вместе с вами! Потому, что уже сейчас мы с вами дышим весенним воздухом, весенним воздухом коммунизма.
1947 - 1952 - 1955 гг.