Полынь и порох
Шрифт:
Словоохотливый любитель натурального обмена все понял и подсуетился. В результате уже под вечер четыре партизана – с виду обычных рабочих паренька, – сказав, что едут записываться в красногвардейцы к Саблину, прыгнули в первый вагон к нетрезвому интенданту. Он сопровождал украинскую помощь красным отрядам – консервы, хлеб и сало в опломбированных мешках. Самое ужасное, что в пути выяснилось: эшелон вез из Ростова карательный отряд Якова Антонова – моряков и рабочих, для подавления контрреволюционных настроений в Новочеркасске.
Поезд с антоновцами пыхтел часа два, несколько раз останавливаясь, вероятно, для проверки
В город на розыски полковника Смолякова и Шурки предстояло идти Лиходедову. Мельников, Барашков и Журавлев, договорившись с Алешкой о месте тайного сбора, собирались в станицу Заплавскую. Серега и студенты, только состав остановился, юркнули под вагон и, пробираясь под стоящими на соседних путях теплушками, направились к берегу Аксая. Лиходедов же как репей пристал с расспросами к толстому подвыпившему интенданту, интересуясь, как пройти туда-то и туда-то. Оживленно болтая с представителем штаба Южного фронта, он спокойно просочился сквозь вялое зевающее оцепление и, почтительно попрощавшись, исчез в ближайшем, поднимавшемся к Кавказской улице переулке.
На Кавказской, за квартал от Мельниковых, на углу Базарной жили Пичугины. Не встретив почти ни души, Алешка прошел мимо лавочки с иногородними парнями и шмарами. Те было стали зазывать, потрясая початой четвертью, но Лиходедов, помахав им рукой, весело крикнул: «Пролетарский привет! Щас не могу, меня наши в комитет послали! Скоро приду!» Этому трюку его научил Сорокин. Ротмистр наставлял: «Хочешь избавиться от опасных незнакомцев – шути с ними, как будто у тебя день рождения, а они твои старинные друзья, но в то же время кажись человеком при деле». В какой «комитет» его послали, Алешка придумать не успел, но и так сошло.
В пичугинском доме не светилось ни одно окошко. В эти жуткие дни мирные жители донской столицы старались огонь не зажигать, а там, где он горел, наверняка хозяйничали красногвардейцы или жили связанные с ними лица. Шуркина семья занимала только верхнюю часть крепкого, еще платовского, строения, и сам Шурка очень гордился тем. что их дом при атамане Платове строили одновременно со всем городом, согласно плану архитектора де Волана. Дотошливый Пичугин даже ходил к Алешкиному отцу на работу рассматривать архитектурные схемы, стараясь определить первого хозяина дома. Но Лиходедов-старший объяснил, что идти надо а городскую управу поднимать списки первых застройщиков. Шурка уже собрался, по выражению своего соседа Женьки, «замучить приставаниями какую-нибудь канцелярскую крысу», но не успел – на город пошли большевики.
Кидая в окошко мелкие камешки, Алексей молил Бога, чтобы Шурка оказался дома. Он даже пообещал себе, что, когда кончится война, сходит с другом куда угодно и замучает хоть десяток архивариусов, исполняя Шуркину мечту.
Форточка в пичугинской комнате была приоткрыта, и это вселяло надежду. Один из камешков случайно пролетел внутрь. Через минуту в форточку осторожно высунулось испуганное Шуркино лицо. Очки на остром носу отсутствовали, и Пичугин долго щурился, разглядывая вечернего гостя. Наконец, поняв, кто перед
Алешка приложил палец к губам:
– Тс-с-с!
– Ты мне прямо по лбу попал! Больно! – радостно зашептал Шурик. – Я на кровати лежал и как раз про вас думал! Вот здорово! Иди, иди, я сейчас открою!
В коридор с тусклой керосинкой в руке выглянула мать Пичугина:
– Господи, кто там? Алешка? Ты откуда взялся? Шурик говорил, что тебя в городе нет. Что у вас за секреты в такое страшное время?
– Меня и не было. Да вы не беспокойтесь, мы тихонько посидим, свет зажигать не будем.
– Ладно, только из дому никуда. Я вам сейчас чаю сделаю.
Пичугин то вскакивал с кровати, то вновь садился, вскрикивая полушепотом:
– Ну и ну! Не может быть! Отыскали все-таки? Вы настоящие следопыты! И перехоронили?! Золото?! Мамочки!
Шурка был потрясен и напуган раскрывшейся тайной груза. Он долго не мог успокоиться и все спрашивал: «Ну почему от нас скрывали?» Когда переживания немного улеглись, Пичугин стал рассказывать:
– А мы с Ульяной фотографа тут… э-э… выследили. Она такая замечательная девушка! Она теперь нам со Смоляковым помогает – собирает разведсведения. Уля еще говорила, что фотограф тут с немцами якшался.
Лиходедов не верил своим ушам:
– Подожди, подожди… Как с вами? Что за сведения? Что значит – обрадовалась? Точно?
Алешку как обухом по голове огрели. Перед глазами сразу возникло заплаканное Улино личико, ее испуганные зеленые глаза и дрожащие розовые губки. Он столько раз вспоминал их нелепую встречу, надеясь увидеться и объясниться… И вот Шурка Пичугин говорит: «Хорошая, воспитанная девушка». А какая, черт возьми, она еще может быть! Он же знал наперед, верил, предвосхищая будущее впечатление от непременно доброго разговора по душам… А она теперь еще и вместе с ними! Шурка сказал – она спрашивала о нем. Какая награда!
Пробыв до утра у Пичугиных, наконец-то вволю напившись горячего чаю и выспавшись, счастливый Алексей сидел у окна, наблюдая за просыпающейся улицей.
На углу Кавказской и Базарной особого оживления не замечалось. Один раз мимо проскакали человек двадцать казаков-голубовцев. Всадники направлялись в сторону центра, не обращая внимания на отдельных прохожих. Под окнами туда-сюда шныряли бабы, мастеровые. В сторону рынка проехало два воза с сеном. Обратно прошли несколько вооруженных рабочих, матеря заводской комитет, постановивший до поры, до времени не участвовать в стычках с казаками из окружающих город станиц. Из их нервного, прерывистого разговора удалось уяснить, что жители Кривянской заняли круговую оборону, а «сбивать» ее послали отряд грушевских шахтеров с броневиками.
– Ну что, подкрепимся, да попробуем… э-э… прогуляться? – чрезвычайно буднично спросил Шурка, входя в комнату с подносом, на котором в плошке лежали несколько вареных картофелин и сушеный подлещик. – Соседи говорят, у красных переполох случился, их в городе почти нет. На рынке с утра только один патруль видели, но это не моряки и не шахтеры, а местные, с кирпичного завода. Еще говорят, ночью погромы начались на севере и даже в центре. Это те большевики из Ростова, с которыми вы ехали. Слава Богу, до нас не добрались. Карателей под утро перебросили к Тузловской переправе. Слух верный идет: станицы Заплавская и Кривянская взбунтовались.