Полынь и порох
Шрифт:
Лимонка стукнулась о землю перед носом у Вениамина. Дальше Алешка словно чужой сон смотрел. Впоследствии, когда кто-нибудь заговаривал с ним о смерти, он представлял ее именно так: лежащая в пыли железная штуковина с облезлой зеленой краской на рифленых боках и без кольца. Лиходедов потерял способность шевелиться. Он знал, что может попробовать обмануть судьбу, если откатится, отпрыгнет, отбежит в сторону, но сделать ничего не мог. Он мог только смотреть на свою смерть. Безотрывно и до самого конца.
И вдруг рука Барашкова сграбастала эту вещицу и вместе с грязным
Алексей видел, как осколки рвут гимнастерку на спине подъесаула, брызгая фонтанчиками крови. Неожиданно что-то теплое плеснуло ему в глаза и поплыло красными световыми пятнами. Это была кровь Вениамина. Но Барашков был жив, он стоял на коленях и с обеих рук стрелял по убегавшему Компоту. Вторая подвода, которую хотел угнать Васька, не поехала – обезумевшие раненые лошади перевернули ее, зацепив стоящее в стороне ландо и свалив золото на дорогу. Упряжка Ступичева, потеряв управляемость, тоже понесла, врезавшись на перекрестке в экипаж, направляемый наперерез Мельниковым. Извозчик, улучив момент, задал стрекача.
Промокнув рукавом глаза, Алексей хотел броситься за Васькой, но, схватившись за бок, чуть не выронил маузер – резкая боль рванулась внутри. Он сразу охромел на правую ногу. Тогда Лиходедов, сжав зубы и придерживая одну руку другой, стал целиться. Кроме крови, в глаза попал выступивший на лбу пот. Спина Компота расплывалась на мушке, то превращаясь в бесформенное пятно, то снова проявляясь отсветами пуговиц на хлястике распахнутой офицерской шинели. Алешка, задержав дыхание, нажал на спуск. Но молодой налетчик продолжал бежать. Постепенно его бег замедлился, он остановился, посмотрел по сторонам, как будто его окликнули, и неожиданно рухнул на землю.
– Готов, – раздался над ухом голос Барашкова. – Умопомрачительная меткость.
По лбу и лицу студента-химика струилась кровь.
– Извините, господин снайпер, – улыбнулся Вениамин, – я вас немного заляпал своим бренным организмом. Зато теперь у меня две дырки в голове! Вентиляция, однако!
Алешке стало смешно. Манера Барашкова шутить в любом положении делала всех только сильнее.
– Ничего себе бренного! Ну, у тебя и реакция… Ты же нам жизнь спас, Веня!
– Почту за честь, – картинно поклонился студент. Подбежали Мельников и Пичугин.
У Шурки были разбиты очки, а Мельников держал в руках чугунную сковородку без ручки.
– А это зачем?
– Латы скупого рыцаря, колотить его в гроб. Это у гада спереди было. Сзади тоже такая.
– Жив?
– Пока да. Ранен. Без сознания. Связан. Надо было еще на башку каску напялить, так-разэтак…
– Я тоже б не отказался, – хмыкнул Барашков.
– Послушайте, братцы! А Федорин где?
– Черт! Как мы забыли! – воскликнул Алексей. – Шурка, молодец! Веня, останься, пожалуйста, с ним.
Они с Мельниковым направились во двор. Около входа во вторую часть дворницкого дома в разных позах лежали дворник и три офицера. Неподалеку из-под обвалившейся стены саманного сарая торчали ноги в хорошо начищенных сапогах.
– Вот
«Бурлак» быстро расчистил груду закрывавших полковника обломков.
– Его придавило, но вроде не ранило. Поволокли! – Алешка махнул рукой.
Преодолев преграду из мертвых лошадей, друзья в три приема перенесли грузного полковника к уцелевшей пролетке налетчиков, на полу которой с ножом в спине лежал труп ее хозяина.
– Ну что, шпионская компания почти в сборе? Не хватает только рехнувшегося любителя остановившихся мгновений и кайзеровской милости. – На этот раз Барашков даже не улыбнулся. Дождавшись, когда рядом с Федориным положат связанного Ступичева, он внимательно посмотрел на приходящего в чувство полковника: – Оба предатели, только почему-то я больше ненавижу именно вот эту сволочь. Убедите меня в том, что он благотворитель, и я вас произведу в боги.
Тут воробей-Шурка, вопреки всяким представлениям об испорченном зрении, показал пальцем:
– Братцы, смотрите-ка, «чудотворец» едет!
Женькин тарантас, гремя, вывернул из-за угла Барочной. Когда он проезжал мимо места, где лежал Компот, из него выпрыгнули два партизана и направились к телу.
Денисов правил стоя. Он удивленно вертел по сторонам рыжей головой.
– Эй, могикане! Что тут у вас приключилось? Артобстрел?
В тарантасе находились еще трое чернецовцев.
– Я так и знал, что вы меня не дождетесь, – продолжал Женька, – однако подмогу все же прихватил. Как я узнал? Курево закончилось. В рестораны надо почаще захаживать и с красивыми барышнями общаться. – Женька вынул папиросы и, прикуривая, хитро посмотрел на Лиходедова. – Алешка, с тебя четверть. Твой Тихий нашелся – знакомые казаки привели. Чуть подранен, но горячий бес. Хозяина ищет.
С аллеи раздался свист. Один из согнувшихся над Компотом партизан многозначительно провел у своего горла рукой: «Труп». Юноши выпрямились и, поправив винтовки, поспешили к товарищам, сгрудившимся вокруг раздающего папироски Денисова.
Внезапно все вздрогнули – в стоящей рядом пролетке хлопнул выстрел.
Друзья, не сговариваясь, кинулись на звук.
Перемазанный в побелке полковник Федорин сидел с пистолетом в руке, положив вытянутые ноги на труп кучера, и внимательно рассматривал какую-то записку. Ступичев был мертв. Пуля полковника прошила сердце подъесаула, так и не узнавшего о проигрыше в дуэли.
– Господа, – обратился начальник штаба Северной группировки к застывшим в оторопелом молчании юношам. – Я слышал тут в свой адрес некоторые очень странные фразы, но пока постараюсь не придавать им значения. Да и до этого ли нам, – он достал золотые часы, – когда немцы, наверное, уже в десяти верстах? Извольте погрузить ящики – ив Атаманский дворец. Всех, принимавших участие в тайной операции, ожидает особая благодарность командования.
Алешка горько усмехнулся и поднял голову вверх. На шесте голубятни сидел почтовый голубь с прикрепленным к ноге маленьким серебристым контейнером. Птица мирно копалась в перьях, и ей не было ни до чего дела.