Помазанник из будущего. «Железом и кровью»

За окном испорченным метрономом стучала первая весенняя капель. Ее жирные капли лениво сползали с подтаявших сосулек и громко падали на каменную брусчатку. Четвертый день шла сильная оттепель, затянувшая своей промозглой слякотью всю округу. Казалось бы, весна должна радовать, но Саша от ее вида только хмурился, будучи постоянно не в настроении. Даже озорное солнышко ему не улучшало настроения. Он никогда не любил это «мокрое дело», предпочитая более стабильные времена года, такие как лето или зима. Слякоть, сырость, мерзкий холодок, который время от времени предательскими сквозняками пробегал по помещениям Николаевского дворца и заставлял ежиться, не могли способствовать хорошему настроению. В эти дни

к нему приходила бессонница, порождаемая странным ощущением какого-то очень важного дела, о котором он забыл. Появлялись мысли о том, что нужно бежать, спешить, срочно «затыкать дыры» или будет поздно. Слишком поздно.

И вот, в который раз, Александр не спал, а, укрывшись пледом, сидел в кресле и наблюдал за грязным ночным небом, сквозь которое изредка проглядывали звезды. В комнате горела новомодная керосиновая лампа. Однако ее робкий огонек не давал хорошего освещения, порождая полутьму с бегающими по стенам тенями. Подобная обстановка еще больше усугубляла и без того сильную тревогу на душе у цесаревича. А ключевым лейтмотивом этих секунд стали крутившиеся в голове слова Воланда из «Мастера и Маргариты»: «Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!»

Подобные мысли пришли к Саше сразу после произошедшего пару недель назад покушения, в ходе которого он только чудом остался жив. Внезапно выскочивший из толпы польский инсургент с револьвером в руке имел все шансы достигнуть успеха. Однако божественное провидение решило иначе — все пули прошли по касательной, испортив одежду, и лишь одна чуть-чуть зацепила кожу левого плеча. Видимо, этот студент очень нервничал, из-за чего его руки дрожали, а нервы не давали прицелиться.

Скрипнула дверь. Александр обернулся и увидел в дверях Павла Георгиевича.

— Паша [1] , что вы не спите? Уже далеко за полночь.

— Ваше Императорское Высочество, дел много, да и не мог вас оставить. Вы же после последнего покушения практически все ночи проводите в кабинете, не смыкая глаз. Что с вами происходит? Вы не подумайте ничего дурного, но за вас много людей переживают. Я уже не знаю, куда девать письма с пожеланиями скорейшего выздоровления.

— В самом деле? — совершенно постным тоном спросил Александр.

— После того что произошло на Уложенной комиссии, для простых людей вы стали как свет в окошке. По крайней мере для тех, кто в курсе происходящего. На ваше имя в канцелярию ежедневно приходят сотни писем. Люди за вас переживают и волнуются.

— Видимо, не все. Знаете, Паша, мне хочется отдохнуть. Поехать куда-нибудь в глухую Сибирь. Или на Алтай. Погулять по горам. Подышать свежим воздухом. Я устал, Паша. Очень устал. Десять лет кряду я работаю как проклятый, а воз и ныне там.

— Ну что вы такое говорите?

— Кстати, что вы в дверях стоите? Проходите. Садитесь.

Дукмасов застыл на несколько секунд молчаливой скульптурой, так как не ожидал приглашения. Однако быстро придя в себя, аккуратно закрыл за собой дверь и прошел к креслу, на которое ему указал великий князь.

— Ваше Императорское Высочество, я не могу говорить о десяти годах, но все, что я видел из сделанного вами, поразительно!

— Полно вам. Это бессмысленная лесть. Я же отлично вижу реальное положение дел. Вспомните, с какой яростью и убежденностью вся верхушка отечественного

дворянства встала против новых законов. Эти молодцы решительно не хотят ничего менять. А внизу, в самом низу этой гигантской государственной пирамиды, жизнь с каждым днем становится все хуже и хуже. И черт бы с ней по большому счету. Я не святой благодетель. Но ведь это напряжение в конце концов разнесет страну вдребезги. Да так, что кровью будет залито все — от оврагов до монастырских крестов. Представьте Великую французскую революцию, только с русским размахом. А эти… а… — цесаревич махнул рукой и устремил свой взор в окно.

— Но все-таки вы смогли сделать многое. Даже несмотря на это противостояние.

— И что с того? Знаете, пропасть можно либо перепрыгнуть, либо нет. Полумеры в нашем случае невозможны. Мы или выйдем из того пике, в которое вошла наша страна, или потеряем ее окончательно. Слегка беременными не бывают.

— А что такое «пике»?

— Пике? Краткая форма от «пикировать», то есть круто и стремительно снижать летательный аппарат. Хм. Фактически падать. Вы не читали трудов по воздухоплаванию?

— Я не увлекаюсь фантастическими повестями!

Александр улыбнулся:

— Зря. В Американской кампании мы очень успешно использовали воздушные шары для разведки и корректировки артиллерийского огня. А это всего лишь первый, самый робкий шаг в небо. Я убежден — у воздухоплавания большое будущее. Впрочем, это неважно в нашем случае. — Александр взял небольшую паузу, в ходе которой ненадолго задумался. — Последние десять лет своей жизни я много работаю, обладая лучшими в империи условиями, но добился каких-то совершенно несерьезных результатов. Фактически десять лет пошли коту под хвост. Да, я смог добыть огромное количество денег и вошел как минимум в сотню самых богатых людей планеты. Но какой с этого толк? Паша, посмотри вокруг — что изменилось? «А воз и ныне там» [2] . Петр Великий смог сделать больше в намного более тяжелых условиях.

— А при чем тут Петр Алексеевич?

— Передо мной стоят такие же задачи, как и перед ним. Не понимаете?

— Нет. — Дукмасов сосредоточенно потер лоб.

— Передо мной лежит та же сгнившая на корню, отсталая страна. Ее элита заплыла жиром и ослабела головой настолько, что уже сейчас неспособна возглавить наиболее прогрессивные дела Отечества. Ей важно, чтобы ничего не менялось и было как в старину. А что у нас было? Да ничего толком и не было. И уже давно. Орда голодных и неграмотных крестьян — это все богатство, которым мы располагаем. Более у нас на данный момент нет ничего, понимаешь, Паша, ничего! Ни промышленности, ни эффективного сельского хозяйства, ни вменяемой финансовой системы, ни упорядоченного законодательства, ни нормального образования, ни науки. У нас ничего нет! Вообще! — Александр так распалился, что лицом покраснел и практически кричал. — А они еще выступают, говоря о каких-то там традициях и чести. Какие традиции?! Какая честь?! К чертям собачьим такое наследие предков! — Саша закончил эту тираду, смотря дикими глазами на Дукмасова, после чего отвернулся, замолчал и вновь стал рассматривать капли, медленно ползущие по стеклу.

— Ваше Императорское Высочество, мне кажется, вы сгущаете краски… — Цесаревич никак не отреагировал на эту реплику, продолжая смотреть в темноту ночи. — Может, чаю?

— Пожалуй.

Павел Георгиевич тихо удалился, оставляя цесаревича наедине с собой. Обстоятельства довольно регулярного бдения ночью самого адъютанта получили некоторые организационные последствия — он наладил дежурство нескольких слуг и повара. Поэтому получилось довольно быстро организовать доставку в кабинет всего необходимого для чаепития. Особым разнообразием закуски, впрочем, не отличались, но некоторый выбор имелся.