Поменяемся?

Салах Алайна

Я киваю.

— Хорошее качество.

Это первый случай нашего непринужденного общения без всякого допинга. На протяжении полутора часов диалог не стихает. Я спрашиваю, Рафаэль отвечает, я развиваю мысль, он подхватывает. Ужин проходит даже лучше, чем я запланировала: тепло, расслабленно и комфортно.

— Как только подхожу к номеру, начинает ныть позвоночник, — бормочет Рафаэль, глядя, как я прикладываю карточку к замку. — Как тут не верить в психосоматику.

— Это из-за кресла? — догадываюсь я.

— Ну.

Дверь

распахивается. Я намеренно пропускаю Рафаэля вперед и затаиваю дыхание. Сделав несколько шагов, он резко оборачивается, во взгляде появляется недоумение.

— Почему чемоданы собрала?

— Улетаю. Завтра с утра.

— И на хера? — Он хмурится, выглядя разозленным.

Я в сотый раз за вечер растягиваю рот в вымученной улыбке.

— Потому что у меня аллергия на оливки.

— Ясно.

Дернув челюстью, Рафаэль швыряет куртку на кровать и подходит к окну.

— Я улечу, — произносит он через паузу. — Горы — это твоя мечта, не моя.

— Ты достаточно спал в кресле, — возражаю я. — Серьезно. Я уже все решила. Ты, конечно, тоже можешь вернуться домой, но тогда придется поселить в номер Сумко и Рылова, чтобы не пропадал зря. Ты заплатил за него немало, так что будет обидно.

— Дерьмовый какой-то план.

— Продолжать жить вместе — план дерьмовый в квадрате. Я уже вчера была согласна на секс, так что наверняка объездила бы тебя до конца недели. — Я натянуто смеюсь. — Ты оказался на удивление умелым переговорщиком. А когда подключаешь пальцы, становится невозможно противостоять. Короче, будет правильнее уехать. Нельзя забывать, что это всего лишь курорт, а настоящая жизнь у нас обоих дома.

Нахмурившись, Рафаэль смотрит перед собой, словно пытается освоить сказанное.

— Но есть и хорошая новость. — Я скалю зубы, мать его, в тысячный раз. — С сегодняшнего дня тебе больше не нужно будет спать в кресле.

37

Когда я выхожу из душа, упакованная в свою многострадальную пижаму, то обнаруживаю, что Рафаэль успел расположиться в кресле. Его руки скрещены на груди, ноги вытянуты и почти достают до угла кровати. Теперь он похож на Гулливера, по ошибке загремевшего в детский сад во время тихого часа.

Набрав побольше воздуха в легкие, я открываю рот, собираясь сказать что-нибудь милое на прощание, и снова его закрываю. И без расклада таро понятно, что решение вернуться домой — единственно верное, но внутри все равно неуютно и немного тоскливо. Так обычно бывает, когда лето решает показать средний палец, заканчиваясь в первых числах августа.

Забравшись под одеяло, я разглядываю силуэт Рафаэля в полумраке и пытаюсь вернуть размеренность сердечному ритму.

— Спокойной ночи, — шепотом говорю я, когда наконец удается.

— Спокойной, — глухо отзывается он.

Подмяв под себя подушку,

я закрываю глаза. Выезжать из отеля нужно в половине восьмого утра, и хотелось бы к этому времени выспаться, но сон, ожидаемо, не идет. Тело упрямо противится расслаблению, что неудивительно с учетом тонны противоречивых мыслей, вот уже сутки насилующих мой мозг.

Время тянется бесконечно долго, заставляя молиться мелатониновым богам о снисхождении. И Рафаэль, будто назло, ворочается в кресле, как заведенный, что никак не облегчает задачу уснуть. Каждый скрип отдается в теле волнительным трепетом. Мне не нравится знать, что он тоже не спит.

Сдавшись, я решительно переворачиваюсь набок и снова нахожу его взглядом.

— Рафа!

В темноте различается едва уловимое движение, но ответа не следует.

— Тоже не можешь уснуть?

Рафаэль молча качает головой. Мол, нет, не могу.

— Ложись в кровать.

— Что? — переспрашивает он, несмотря на то, что фраза была произнесена громко и разборчиво.

— Ложись рядом, — повторяю я, сдабривая приглашение неловким смешком. — Я ведь сразу предложила. Это не кресло кукловода, а самый настоящий электрический стул. Спать в нем невозможно — только сдохнуть.

В течение нескольких секунд я чувствую на себе его напряженный взгляд. Затем, тяжело вздохнув, Рафаэль медленно поднимается.

— И это не приглашение к сексу, если что, — шепчу я, разглядывая тень, нависшую над кроватью.

— То есть зря я поднимался? — звучит с усмешкой.

Заткнув рот одеялом, я беззвучно смеюсь. То, что мы можем шутить об этом, дает надежду, что со временем все будет хорошо.

Рафаэль молча укладывается на свою половину кровати, тактично сохраняя дружескую дистанцию. В комнате снова воцаряется тишина, нарушаемая лишь прерывистым звуком дыхания.

Спустя пару минут я начинаю думать, что гостеприимство было хреновой затеей. То, что он лежит рядом, никак не разрядило атмосферу, а сон, как не шел, так и не идет. К тому же теперь приходится напрягаться, чтобы не дышать слишком шумно.

А потом внезапно рука Рафаэля касается моей. Это едва уловимое и, вероятно, случайное прикосновение заставляет меня широко распахнуть глаза. Он не отдергивает руку, но и не предпринимает попытки сжать мою. Мы оба лежим без движения, боясь налажать.

Не справившись с накатившими эмоциями, я протяжно вздыхаю. Грудная клетка приходит в движение, отчего наши руки становятся еще на сантиметр ближе. Я медленно поворачиваю голову, чтобы посмотреть на Рафаэля. Он лежит с закрытыми глазами, но его кадык подергивается.

Не в силах себе противостоять, я осторожно сжимаю его пальцы. Они такие же упругие и теплые, какими я их запомнила.

Рафаэль открывает глаза и медленно поворачивается. В его взгляде так много всего, чего мне не стоит пытаться расшифровать, что я на мгновение немею.