Помещик
Шрифт:
Город медленно остался позади. Впереди была дорога домой. В Россию, которую я знал только по книгам, но которая теперь стала моей родиной.
Францию мы покинули без проблем, но путь в Россию оказался долгим и утомительным. Европейские дороги 1840 года были далеко не такими, как я представлял. Булыжные мостовые в городах, грунтовые колеи между ними, а после дождя — непролазная грязь.
Мы ехали медленно, делая остановки в каждом более-менее крупном городе. Ночевали
Деньги несмотря на всю экономию достаточно быстро кончались и я с ужасом думал, что придется обращаться за помощью к кому-нибудь русскому посланнику. Почему-то я уверен, что это не очень хорошо в моей ситуации.
Через три недели мы добрались до Саксонии. Точнее, до того места, которое должно было быть Саксонией согласно карте.
— Степан, — позвал я, разглядывая дорожную карту, — мы где находимся?
— А бог его знает, барин, — честно ответил Степан. — По-моему, где-то возле Дрездена.
— Возле Дрездена? — я ещё раз внимательно изучил карту. — А как же Берлин? Мы же должны были проехать через Берлин!
— Должны были, барин, да только дороги тут такие — хрен разберёшь, куда ведут. Вот и промахнулись маленько.
Промахнулись. От Берлина до Дрездена больше ста километров, а он говорит — промахнулись маленько.
— Ну да ладно, — вздохнул я. — Главное, что не в сторону Швейцарии поехали. Дрезден тоже на востоке, оттуда тоже можно добраться до России.
— Конечно можно, барин. Дорога одна — на восток, к границе.
В этот момент над нами собрались тучи, и хлынул дождь. Не просто дождь — ливень, какой бывает только в самых неприятных снах. Вода лилась с неба потоками, дорога мгновенно превратилась в месиво из грязи и луж.
— Барин! — крикнул Степан с козел. — Дальше не проедем! Колёса увязли!
Я высунул голову из кареты. Действительно, колёса ушли в грязь по самые оси. Лошади тянули изо всех сил, но карета стояла как вкопанная.
— Что будем делать?
— Ночевать здесь, барин. Утром, когда грязь чуть подсохнет, попробуем выбраться.
Делать было нечего. Мы привязали лошадей к ближайшему дереву, накрыли их попонами, а сами забрались в карету.
— Барин, — сказал Степан, устраиваясь на переднем сиденье, — тут вам не Россия. Здесь лошадей уведут, не успеешь «мама» сказать. Караулить надо.
— Хорошо. Будем караулить по очереди.
Ночь прошла беспокойно. Каждые два часа мы менялись — один спал, другой следил за лошадьми. К счастью, никто не пытался их украсть, но выспаться толком не удалось.
Утром дождь прекратился, но грязи меньше не стало. Колёса кареты по-прежнему сидели в земле намертво.
—
— Попробуем, барин. Вы сзади толкайте, а я лошадей погоню.
Я встал позади кареты, упёрся руками в багажник и приготовился толкать. Степан взял кнут и встал рядом с лошадьми.
— Готовы, барин?
— Готов. Начинай.
Степан щёлкнул кнутом, лошади напряглись, а я изо всех сил толкнул карету. Ничего. Колёса намертво засели в грязи.
— Ещё раз! — крикнул Степан.
Мы повторили попытку. И ещё раз. И ещё. Результат был тот же — карета стояла как памятник.
— Эх, саксонские дороги, — пропел я, переводя дух, — семь загибов на версту!
Степан удивлённо посмотрел на меня.
— Барин, что-то я не слышал никогда от вас приличных стихов. А тут, глядишь, почти песня получается.
— Да так, Степан, в голову пришло…
Я не успел закончить фразу. Из ближайшего леса выбежал человек. Молодой, лет двадцати пяти, но выглядел он ужасно — одежда порвана и измазана грязью, волосы растрепаны, лицо в царапинах и синяках.
Он добежал до нашей кареты и буквально нырнул внутрь, захлопнув за собой дверцу.
— Куда прёшь, окаянный— закричал Степан.
А я уже лез в карету, чтобы разобраться, что происходит.
Незнакомец сидел в углу, тяжело дыша и дрожа всем телом. Говорил он на ломаном немецком, но постоянно переходил на английский.
— Прошу, прошу, помогите мне! — бормотал он. — Они хотят меня убить! Прошу, спрячьте меня!
— Кто ты? — спросил я по-английски.
— Вильям Тэтчер, — ответил он с явным облегчением, услышав родную речь. — Я из Бирмингема. Прошу вас, сэр, вы должны мне помочь!
— Что случилось? — продолжил я по-английски.
Он рассказал свою историю быстро и сбивчиво. Был студентом в Дрездене, изучал… что-то связанное с сельским хозяйством. И влюбился в местную девушку. Не в какую-нибудь, а в дочь члена городского совета. И теперь девушка беременна, а её отец хочет его убить.
— Она беременна, — объяснял Вильям по-английски, — а её отец… он хочет моей смерти. Он послал за мной людей. У них собаки!
В этот момент в карету залетела пчела. Обычная пчела, каких летом полно везде.
Реакция Вильяма была мгновенной и совершенно неожиданной. Он взвизгнул, как девчонка, и забился в дальний угол кареты.
— Уберите её! Уберите её! — кричал он, закрываясь руками.
— Что, чёрт возьми? — не понял я. — Это же просто пчела!
Но пчела, видимо, учуяв его страх, полетела прямо на него. Вильям продолжал вопить и пытаться от неё отбиться, но безуспешно. В конце концов пчела укусила его в левую щёку, чуть ниже глаза.
Эффект был почти мгновенным. Щека начала опухать и краснеть, превращаясь в нечто похожее на флюс.