Помешательство
Шрифт:
Лучше бы она и вовсе никогда не взирала в мою сторону.
Я мог чувствовать, как тревожность и страх въелись настолько глубоко мне под кожу, что стали частью меня. И не вытащить, ничего сделать с этим не представлялось возможным. С каждым днём они углублялись всё глубже мне под кожу, что наконец опорожнили сердце. И сейчас, в этот момент, мне казалось, что эта опорожняющая часть меня прикончит. Я ненавижу это. Ненавижу, когда это происходит. Я ненавижу её. Я ненавижу себя.
– Я ничего не помню, – сказал я. И не солгал. Но внезапно в мою голову прокрались пугающие мысли: – Я ведь
Ее лицо переменилось. И я ужаснулся. Затянувшись сигаретой так сильно, что вновь закашлялся и у меня заболело в груди – у меня постоянно болело в груди – другой рукой я отыскал пуговицу на пиджаке и начал её вертеть. Она следила за моими руками.
– Ты случайно не невротик?
Я промолчал. Меня начинало тошнить, голова шла кругом. Я совершенно ничего не мог понять.
– И что такое ты мог сделать?
– Я не знаю, – молниеносно ответил я, уже ничем не прикрывая свою тревожность.
В следующий момент я уже уходил. Бессознательное желание близости кричало во мне нестерпимо громко, но его перекрикивало понимание собственной несовместимости с другими людьми.
Мне не нравились люди. Они мне нравились люди, потому что с их присутствием исчезала моя самость. Она пряталась в телесной скорлупе и там задыхалась от нехватки кислорода.
Самость переставала быть самостью, переставала быть чем-то конкретным, расплываясь и сливаясь с общепринятым. Что бы я не делал и как бы я себя не вел – все парадоксальным образом сводилось к саморазрушительному поведению, несмотря на то что моим основным стремлением было спасти себя от угроз этого мира.
Только в тихом и пустом месте мне удалось почувствовать себя легче, спустив все оковы, которыми я сам себя и удерживал. Я привык к своим подрагивающим без причины пальцам, к гулко бьющемуся сердцу и внутреннему напряжению. Я привык так себя ощущать, потому что знал, что это часть меня. Знал и то, что спокойствие, которое я испытал – временное, однако все равно позволил себе насладиться им сполна, обняв себя и отдышавшись.
***
Я с силой оттопырил глаза. Просыпаться всегда тяжело, особенно когда осознаешь, что сон кратковременный и вынужденный, для того чтобы после него попробовать сделать хоть что-нибудь, взять наконец жизнь в свои руки.
Я потянул себя извне с кровати, отдирая свою разомлевшую плоть. Привстал с неважным чувством, которое расползалось в моей груди всё больше и больше: я не мог понять откуда оно возникло, но пугало то, что я не понимал, как от него избавиться.
На периферии сознания что-то болталось ненужное, а внутри что-то было неправильно – это что-то было неизведанным, от того мне неприятно и плохо, от того и бешусь, что понятия не имею, что со мной происходит.
Смотря в зеркало в ванной комнате, мне хотелось выть от того, что я вижу, потому что я не видел в нём себя. От мыслей пришлось зажмуриться, так как от них сжималось сердце. Я смотрел вглубь своих глаз – прямо в душу – и не видел в них ничего. Ничего за что можно было бы зацепиться.
Я чувствовал, что мог умереть в любую секунду и ощущал конечность своего существования, а от этого ощущения кружилась голова.
Пока варился кофе, я переваривал свои мысли. Во мне кипит осознанность, во мне живет разум, истощающийся от изобилия чувств и противоречий. И я плачу за свою осознанность болью – это моя участь и это моя судьба – существовать бесцельно и пусто, осознавая, что существует только пустота и только подобие значения.
Я пил уже вторую чашку кофе за утро, когда услышал звук и замер. Я не сразу понял, что кто-то звонит в мою квартиру, сидя в молчании и уперев взгляд в стену, я словно впал в какой-то транс.
За дверью оказалась Мария, моя сестра. Я выдохнул с облегчением, раскрывая дверь.
Что случается с людьми, когда спустя долгое время, они встречают человека, с которым когда-то делили свою жизнь? Чужие глаза вытаскивают сердце, поднимают его к горлу и вместе с ним вызывают, если не слезы печали, то радостную улыбку, разрезающую спокойные черты лица. В любом случае, встреча не может оставить равнодушным. Я же посчитал, что ничего не почувствовал, кроме легкого раздражения и неприятного стеснения.
– Что ты здесь делаешь? – спросил я.
– Я тоже рада тебя видеть.
Я прошёлся по ней взглядом. Мария улыбалась, но я видел, что улыбалась вынужденно и что её кто-то тянул за эту улыбку. Она походила на скомканный нерв. Ее волосы были мокрые, шнурки ботинок болтались в разные стороны, а чёрное пальто расстегнуто, словно накинуто в спешке. Мария копошилась у двери, не зная куда себя деть.
Показав ей куда повесить пальто, я сказал проходить на кухню, которая шла из прихожей.
Прищурив глаза, я наблюдал за сестрой. Мария перебирала свои пальцы, изредка брала кружку с черным чаем, который я сделал ей пятью минутами ранее, в свои руки и постукивала по ней короткими ногтями. Она старалась не смотреть на меня и делать хоть что-нибудь, чтобы побороть дискомфорт, который повис над нами обоими:
– Зачем ты пришла?
– Как грубо, – она нервно усмехнулась. – Неужели я не могу навестить своего старшего брата?
Я ничего не ответил. Она сама понимала, что не могла. Несмотря на то, что мы росли в одной семье, видели друг друга каждый день на протяжении долгих лет, мы никогда не были достаточно близки, чтобы нынче позволить себе подобную вольность. Нас больше не связывал совместный быт и не было никакого оправдания, чтобы как-либо поддерживать общение.
Мария тяжело вздохнула.
– Мама умерла.
И тут что-то случилось со мной.
Я услышал в голове голос прошлого.
Неужели смерть так сильно беспокоит тебя?
И вместе с этим вкрадчивым звуком нежного маминого голоса, я увидел и свое собственное детское лицо: в глубине тёмных глаз застрял неподдельный страх и жуткая навязчивость, грозившая завладеть маленьким несформировавшимся существом.
Мир замолкал слишком резко и его молчание казалось мне оглушительно громким. Тени словно перешептывались друг с другом обо мне.