Помилованные бедой
Шрифт:
— Я тебя самого натяну, козел! Родная не узнает ублюдка своего!
— Мент проклятый! Шкуру сдерну с падлы!
— Опусти хвост, легавый хрен! Шею сверну!
— Тихо! Прекратить всем! Успокоиться! — перекрыл всех голос Бронникова. Санитары волокли шланг на случай, если дерущихся придется разливать водой. Голос главврача был услышан, но драка не прекратилась. Подследственные наехали на милицейскую
Тугая струя холодной воды ударила внезапно. Она хлестала по головам, лицам, спинам, валила на пол.
— Ложись! — командовали санитары. И вскоре драка была погашена. Из палаты вывели зачинщика, бородатого коренастого мужика по кличке Шмель.
— И не надоело тебе жить за решеткой? Сколько помню, ты ко мне в пятый раз попадаешь. Все озоруешь? Уже старым стал, а никак не поймешь, что жизнь небесконечна. Когда образумишься? — не выдержал главврач.
— А я ништяк! Никого не щекотал! То ваш клистоправ загоношился. Его как кента, как мужика попросили сгонять за пузырем первача иль водяры. Он, козел, на хер послал! И это меня — Шмеля! Ну, получил по соплям, чтоб врубался, с кем базар! Так этот пидер дергаться стал! Врубили покруче, чтоб дошло, так он развонялся на всю психушку, будто его тут на перо взяли, мудака. Вот и заварилась бодяга из-за сопляка! Ему не к лицу шестерить на нас! Пусть сначала заимеет то мурло, прохвост вонючий. В другой раз «маслиной» пасть ему заткну! — пообещал Шмель, дрожа от ярости.
— А он не обязан тебе за водкой бегать. Если выполнил бы твою просьбу, завтра я его уволил бы с работы! Ты о том знаешь! — напомнил Бронников.
— Помню! Да кто об этом бы узнал? Ведь меня через месяц снова на зону увезут. А я даже в кабаке ни разу не отметился. Не повезло! Ну полная непруха! Засветились на мелочи, тут менты навалились! И накрыли!
— Статья серьезная? — спросил Бронников.
— На пятак. Но с учетом прежних судимостей накрутят больше. Это как угол обоссать.
— Эх, Шмель! А в деревне старая мать все никак не дождется тебя. Ты хоть виделся с ней?
— Нет, не успел, — вздохнул мужик.
— А я недавно видел ее. Наша дача неподалеку. Корову мать отгоняла в стадо. Жалко было смотреть на женщину. Совсем состарилась, поседела. Никто о ней не вспомнил и не позаботился. Все лето в саду и в
— Я и сам так сдохну где-нибудь в зоне. Хорошо, если на нарах. А то выкинут за барак, к волкам на зубы. Ладно б мертвого, а то и подыхающего могут, чтоб ускорили. И тоже один… Без гроба и креста, хуже собаки, — скульнул мужик.
— Остановиться нужно вовремя. Ведь обещал завязать с фартом! — напомнил Бронников.
— Доктор! Фарт — это моя судьба! Отнять его — все равно что забрать жизнь. На что она мне без удачи? Она у каждого своя. Кайфовая иль хреновая, она одна, родная, и я от нее никуда не денусь, даже мертвым не отвяжусь. Сколько зон прошел за свою жизнь, в какой-то меня смерть нашарит. В последние минуты я вспомню все и всех: свою деревню, кентов, родню и мать; наверное, и тебя, Юрий Гаврилович! Ты очень хотел помочь мне вылезти из ямы, но судьба оказалась сильнее, а ноги слабее, потому не удержался… Все я вспомню! У всех, у каждого из вас попрошу прощения. Но это будет потом, слышь, доктор, душа у человека начинает плакать перед смертью! И всегда детским голосом. Вот так все уходят, прося прощения у живых. Может, услышите, может, простите, может, пожалеете нас…
Петухов вышел в больничный двор. Сел на скамью, наслаждаясь тишиной. Больные отдыхали после обеда, и врач, пользуясь короткой передышкой, тихо отдыхал. И вдруг, внезапно, услышал над головой шелест крыльев, поднял голову, увидел пару голубей. Они, покружив недолго, сели рядом и, разглядывая человека, тихо ворковали, словно смеясь, переговаривались меж собой и, не боясь, подошли к его руке.
— Девчонки, это вы?! Юля, Ирина? Навестить прилетели? Не забыли! Спасибо вам! Как живете в новой стае? Наверное, здесь вас любят? И мы помним… — Огляделся вокруг, смутившись. Ведь нормальные не поймут и не поверят, что здоровый человек способен говорить с голубями, как с людьми, и назовут врача психом. Попробуй докажи обратное…
Иван погладил голубку, та даже не испугалась, лишь громче заворковала, и голос ее был похож на смех женщины.
Петухов не удивился, улыбнулся голубкам и пожелал тихо:
— Будьте счастливы…