Помни о смерти

Топильская Елена Валентиновна

Лешка поцокал языком.

— Ну что, ребята, я, пожалуй, пойду, поздно уже. Я каждый раз, когда домой возвращаюсь, жду, что возле дверей стоит чемодан с моими вещами.

— Да ладно тебе на жену наговаривать, — упрекнула я Лешку, а сама не могла дождаться, когда мы наконец останемся вдвоем с Сашей.

Себе я объясняла это тем, что хочу наедине, без свидетелей, извиниться перед Сашей за то, что подозревала его в шпионаже. Но по тому, какие он взгляды на меня бросал, похоже было, что наш разговор наедине этим не ограничится.

Думаю,

что и Лешка уже все понял, иначе он бы утащил Сашу с собой с криками, что если тот останется со мной в такое позднее время, то как честный человек обязан будет жениться.

Когда за Лешкой закрылась дверь, мы с Сашей сели друг напротив друга. Воздух вокруг нас можно было потрогать руками, он раскалился от флюидов. У меня пересохло в горле, у Саши, по всей видимости, тоже.

— Ты знаешь, Маша, отчасти я делал это из-за Генки, а в основном — чтобы иметь возможность видеться с тобой. Я ведь тебя сразу раскусил — понял, что в поликлинику ты ходить не будешь; значит, надо было искать поводы для встреч. Ты с ума меня свела, я просто бредить стал тобой. Да ты и сама это прекрасно знаешь. Ведь знаешь?

Я слушала его, замерев. Господи Боже, думала я, неужели остались на свете мужчины, которые способны говорить такие слова еще до того, как начнут хватать женщину руками?

Да, похоже, что Саша был из числа хорошо воспитанных мужчин. Он смотрел на меня такими глазами, что от его взгляда у меня сердце колотилось изо всех сил о грудную клетку и горели щеки. От желания прикоснуться к нему у меня кружилась голова, а он и не думал давать волю рукам.

Ну что ж, подумала я, придется брать инициативу в свои руки; жаль, что я не могу отнести его в спальню…

Проснувшись утром, я тихо выскользнула из-под Сашиной руки, пробежала в ванную, почистила зубы, расчесала волосы и обвела губы контурным карандашом. Потом вернулась в постель, нырнула под одеяло и прижалась к теплому Сашкиному телу. Не открывая глаз, он прижал меня к себе и поцеловал в висок. Я и не заметила, как уснула. А проснулась снова от того, что Саша, приподнявшись на локте, задумчиво и нежно разглядывал меня.

— Доктор, поцелуйте меня! — пробормотала я, выгибаясь под одеялом.

— Нет-нет, и не просите! Вы что, не знаете — существует этика отношений между врачом и пациенткой…

— Ну доктор, ну один поцелуй, ну что вам стоит!

— И не просите, я давал клятву Гиппократа! Я и спать-то с вами права не имел!

Солнце вовсю заливало нашу постель…

20

Двухдневные поиски Синдеева завершились в Тихвине, где Валерий Иванович вторую неделю отмечал освобождение из тюрьмы и совершил там по пьяному делу хулиганство, в связи с чем был арестован и снова томился в кутузке.

Нам очень нужны были его показания. Именно он был связующим звеном между докторами и донорами.

Валерий Иванович Синдеев, судя по тому, что нам удалось про него выяснить,

хоть и был тертым калачом, но проявлял некоторые признаки сентиментальности и не чужд был женских прелестей. Мы с операми долго соображали, как лучше его зацепить. Можно было попробовать заинтересовать его тем, что при активной помощи следствию он имеет реальный шанс получить не более трех четвертей от максимального срока, но тогда надо было склонить его к явке с повинной, чтобы в тюрьме эта явка и была принята.

Наконец мы решили пойти ва-банк; такой ход можно было использовать лишь один раз, а шансов было пятьдесят на пятьдесят… Очень многое зависело от того, какой тип женщин нравится Синдееву.

Приехав в Тихвин, мы объяснили наши нужды начальнику изолятора.

— Ну, давай, Маша, — наконец сказал сопровождавший меня оперативник, и я кивнула:

— Заводите. Начальник и опер вышли.

Когда конвойный завел Синдеева — высокого полного мужчину, которого я узнала по фотографии, — и, дождавшись моего кивка, оставил нас одних, Синдеев окинул меня быстрым взглядом, задержавшись на скрещенных ногах, почти полностью открытых самой короткой моей юбкой, и на глубоком вырезе жакета, под которым не было блузки. Я поняла, что разговор состоится.

— Садитесь, Валерий Иванович, — приветливо сказала я и представилась.

Он удивленно поднял брови.

— На вашей территории я ничего не совершал, — кокетливо сказал он.

Я помолчала. Потом, глядя прямо в глаза Синдееву, начала говорить:

— Вот вы какой, — замолчала снова, потом продолжила:

— Чем-то вы мне симпатичны, даже не знаю чем, но мне хочется вам помочь. Прочитайте, — и протянула ему Уголовный кодекс.

Он глянул в статью, на которой лежал мой палец, — про те самые три четверти при явке с повинной — и недоуменно спросил:

— А я-то тут при чем?

— У вас судимость, и положение самое невыгодное. Посмотрите на ситуацию с точки зрения судей: кто вы, и кто Сергей Янович. У вас единственный шанс — загрузить его прежде, чем он начнет грузить вас.

— Я не понимаю, о чем вы, — заученно сказал Синдеев, но взгляд его заметался.

На столе начальника лежал чистый лист бумаги и ручка, специально приготовленные к нашей встрече. Я подвинула к нему ручку:

— Если вы напишете сейчас явку с повинной, я вам гарантирую не больше трех четвертей срока. Только решайте сейчас.

Он облизнул губы:

— Не понимаю…

Ну что ж, жаль. Вы действительно вызываете у меня симпатию, и мне действительно жаль. — Я грустно улыбнулась и встала. Положила в сумочку кодекс и пошла к двери. — Прощайте.

— Стойте! — выкрикнул Синдеев. — Я… Мне надо подумать. Завтра я вам скажу…

— Нет, Валерий Иванович. Решайте сейчас, через тридцать секунд я вызову конвой и уеду в Питер.

Он изо всех сил сжал кулаки, так что они побелели. Я постояла у двери и через полминуты стала открывать ее.