Помоги мне исполнить мечты
Шрифт:
Майки проводит со мной всё своё свободное время, а также остается на ночь. Моё тело ужасно холодное, да и я сама постоянно мерзну, поэтому парень согревает меня своим теплом. Я постоянно бужу его посреди ночи своими возгласами и стонами, а также я замечаю, что часто выкрикиваю, будто темнота поглощает меня, и я падаю. Держите меня, я падаю. И Майки держит. Даже несмотря ни на что, он остается со мной.
— Я умру, и ты меня забудешь, — проговариваю я.
— Нет, не забуду, — твердо произносит Майки.
— Забудешь, все всегда забывают.
— Нет,
— Хорошо. Это радует. Пока меня будут помнить, я не умру. Пока людей помнят, они живут.
Темнота, и правда, поглощает меня. Она стирает мои воспоминания. Каждый раз я стараюсь ухватиться за конец, не дать ей съесть очередное мое воспоминание о семье, о парне или о подругах, но каждый раз я терплю поражение, и это прекрасное мгновение уходит.
— Мы с тобой ещё увидимся, — говорю я.
— А как я узнаю, что это ты? — спрашивает кучерявый мальчик.
— Узнаешь. Я буду той самой девушкой, которая пойдет и спросит, какую ты читаешь книгу, или с которой ты случайно столкнешься в столовой, или которую ты случайно приметишь в толпе и позже отыщешь её. Что бы с тобой ни случилось, я всё равно буду той самой девушкой.
Я всё путаю. Постоянно бурчу какой-то неразборчивый бред. Не могу воспринимать новые вещи, словно бы кто-то отключил эту функцию у меня в голове. Я теперь почти не узнаю лица, лишь голоса, оставшиеся у меня в памяти, помогают мне определить, что за человек стоит передо мной. И это меня пугает. Что если однажды я проснусь и не смогу вспомнить, кто я?
Как странно, что в этот момент, я неожиданно вспомнила слова одной песни. Я не могу открыть рот, чтобы пропеть её вслух, ведь я очень слаба, потому я представляю, что пою, у себя в голове, и это кажется весьма забавным.
Вся прелесть в том, что мы обречены и каждый миг для нас всегда последний.*
Иногда, когда у меня нет сил, чтобы открыть глаза, то я просто лежу и слушаю то, о чем говорят окружающие, что они делают. Звук Майки — это постоянный треск фольги, которую он складывает снова и снова. У Лондон — это её звонкий голос, похожий на щебетанье птиц. У папы — это его глубокие вздохи и тяжелые шаги. От мамы всегда приятно пахнет чем-то вкусненьким. Когда приходит Кристи, то слышится шелест страниц книг. При Джеральде включается телевизор. А при Фелиции, Патрике и Олли всегда шумно.
И однажды я случайно подслушала разговор отца с Майки. Папа спрашивал его, почему тот не сбежал, почему он продолжает оставаться со мной каждый день, каждую ночь, каждое мгновение, какое бы оно ни было пугающее.
— Я её не брошу. Я её никогда не брошу, — говорил Майки.
Тогда папа вновь тяжело вздохнул и, мне показалось, даже чуток рассмеялся.
— Ты не злись на меня, я очень тебе благодарен. Просто, когда ты станешь отцом, ты меня поймешь. Ты поймешь, что никто не подходит твоей девочке, но один все-таки найдется.
И я мысленно улыбнулась ему.
Комментарий к главе:
* — Дельфин. «Девять».
Сорок восемь
—
Серьезно? Уже осень? Неужели у меня правда получилось?
— Я хочу прогуляться, — прошу я Майки, который вновь лежит рядом со мной в постели и всё никак не может сомкнуть глаз.
Замечаю, что сейчас ночь, но потихоньку на улице уже начинает светать.
— Ты уверена?
— Да.
Парень одевается, а затем помогает одеться и мне. Вся сложность в моих ногах, руками я могу управлять относительно нормально. Мы отключает меня от аппаратов, и я понимаю, что отсчет моего «безопасного времени» уже пошел. Майки предупреждает моего отца, дежурившего на диване в гостиной, что мы хотим пройтись по городу. Точнее говоря, он — пройтись, а я прокатиться.
Когда Майки заходит в мою комнату, чтобы забрать меня, то я останавливаю его в дверях и произношу «Смотри!». Сама, без чьей-либо помощи, я становлюсь на свои отекшие и исхудалые ноги, проходит всего лишь мгновение — то самое мгновение, в котором я вроде бы стою на ногах. Но это не так. Они трясутся и подкашиваются, и я начинаю лететь вниз. Я бы, наверное, так и упала, если бы русоволосый не подхватил меня вовремя.
— Не нужно так больше делать, ладно?
Я киваю, хватаясь за его пуловер, стараясь найти поддержку в его лице. Он всегда был для меня поддержкой.
Парень вновь закидывает меня себе на спину, и мы спускаемся вниз, затем выходим из дома и останавливаемся у заборчика, у которого стоит велосипед. Майки теперь постоянно на нём разъезжает, ведь его пикап, похоже, отжил своё. Хотя, на самом деле, я прекрасно понимаю, что у парня нет времени на его ремонт.
— Держи ноги вот здесь, — говорит он и прижимает мои ноги к небольшой перекладине у колеса. Меня он уже посадил на рамы, а сейчас одной рукой держит велосипед, чтобы он не упал, а другой жестикулирует.
— Майки, — произношу я.
— Ась?
— Я не чувствую ног, — верчу головой.
Наверное, он понял, о чём я говорю. Если я не чувствую ног, то не смогу держать их в нужном положении.
— Ладно, тогда просто крепче держись за меня, хорошо?
И я киваю.
Сначала я не знала, куда мы направляемся, но затем я поняла — мы вновь едем на холм, с которого открывается прекрасная панорама на город. Мы усаживаемся на влажной из-за росы траве и просто следим за тем, как исчезают звезды с небосвода, как светлеет небо, как появляется огненный шар за горизонтом. С огромным трудом я заставляю себя сесть по-турецки и выпрямить спину, чтобы оглядеть всю эту красоту, чтобы подставить своё лицо под струи ветра и под яркие лучи солнца.
Ещё один день.
Не сегодня.
Я хочу прожить ещё один день.
Двадцать пять — вот сколько выполнено моих мечт.
— Майки, — проговариваю.
Он внимательно смотрит на меня и ожидает, что же я скажу.
— Как бы я хотела, чтобы у нас были дети, — выдаю я. — Как бы я хотела, что бы у нас вся жизнь была впереди.
Майки улыбается, но в то же время его глаза краснеют от подступающих в горлу слёз. И тогда он задает мне один единственный вопрос, из-за которого вся внутри перевернулось. Если бы была возможность, я бы продала душу Кроули, лишь бы продлить свою жизнь.