Помоги мне исполнить мечты

Либерт Таисса

Когда я вошла вслед Лондон в эту комнату, то сначала мне показалось, что я нахожусь где-то снаружи, на свежем воздухе. Пол был уложен досками светлого цвета, стены голубого цвета, словно небо. Из-за большого количества светильников было очень светло. Повсюду расставлены горшочки с разнообразными плодоносящими растениями: помидоры, огурцы, клубника, апельсинные, лимонные деревья и другие. А также большую часть помещения занимала большая клетка, в которой жили попугаи различных видов. Лондон села на небольшой плетеный диванчик, обнимая подушку, и стала разглядывать птиц. Я присела рядом.

— Они ведь неплохие люди, — начала свой монолог Лондон. — Я знаю, что они меня любят. Просто

обстоятельства такие. У них есть работа, они должны усердно трудиться, чтобы не потерять её. И так было всегда. — Она вздохнула. — Порой они меня спрашивают, почему я так груба, не понимая, как мне обидно даже от этих слов. Они ведь мои родители, значит, должны хоть немного уделять мне внимания, но этого не было. Мне нужны деньги — конечно, бери, сколько хочешь. Мне нужно помочь с учебой — давай подыщем тебе репетитора. Мне нужно ваше внимание — ой, извини, клиент на проводе. Ты ведь помнишь Чеда, да? — Я киваю. — Тогда я пришла вся в слезах домой и сказала маме, что меня бросил парень. Знаешь, что она ответила? «Извини, у меня важное совещание». И ушла. Я хотела бы попросить помощи у отца, но он пропадал сутками на работе, а затем приходил домой и засыпал прямо за столом у себя в кабинете. И я злилась. Начинала делать все на зло, но даже так они не обратили на меня внимание. А затем я стала той, кем я являюсь.

Она замолчала. Я смотрела на оранжевый, спелый плод, висящий на деревце. А затем произнесла:

— Знаешь, иногда после твоих выходок мне казалось, что ты полная стерва.

И Лондон рассмеялась.

— А я знала, что ты так думаешь. Все так думали.

Птицы щебетали на своем языке. Как жаль, что мне его не разобрать. Они то взлетали, то бродили по жердочкам, то спускались вниз, чтобы отыскать зерен. Лондон встала, взяла горстку сухого корма из мешка и стала сыпать птицам, даже не открыв клетку.

— У меня была только ты тогда, — говорит она, — и больше никого. — Вздыхает. — А теперь скоро и тебя не будет.

Я заметила, как она трет рукавом своей кофты глаза. Видимо, плачет. Я поднимаюсь и обнимаю подругу. Она выше меня, потому при первой возможности целует меня в лоб.

— Ты стала такой сентиментальной, — говорю я.

И Лондон снова смеется, так заразно, что не могу не удержаться от улыбки.

— Кстати, после того, как я умру, — говорю это спокойно, зная о неизбежности этого события, — с тобой всегда останутся мои родители, и моя сестра, и Трент.

— А причем тут он? — удивляется подруга.

— Ты разве не видишь? — спрашиваю я, мне лишь отрицательно качают головой. — Значит, увидишь позже.

Лондон снова садится на диванчик. А меня все никак не покидает ощущение того, что нужно ей сказать что-нибудь. Сказать то, что поможет ей понять, что родители её любят, хоть она этого и не видит. Я срываю тот самый апельсин, на который давно положила глаз, и начинаю его чистить. Корка оказывается очень прочной, и мне не сразу удается её оторвать, потому что я еще вчера сгрызла свои ногти, а чистить апельсин одними пальцами довольно сложно.

— Знаешь, я ведь тебе не говорила, по какой причине решила совершить самоубийство, — произношу тихо и отдираю самый первый кусочек кожуры.

— А я и не спрашивала, — проговаривает Лондон. — Но я догадывалась.

— Это все из-за родителей. — Делаю паузу. — Ведь я тогда была вместе с Томом в машине. Если бы я его не отвлекла, он был бы жив. Но весь удар от столкновения пришелся на передние сидения, а значит, на Тома. Мне просто повезло, что я сидела позади, а ведь могла сесть рядом с ним. Я бы умерла вместе с ним еще тогда. Отец посчитал меня во всем виноватой, он породнился с бутылкой и с унитазом. Стал говорить, что лучше бы

мы поменялись местами, тогда я умерла бы, а Том выжил. Затем начались ссоры и побои. Отец свое горе запивал алкоголем, мама забивала безразличием. Они так резко и обоюдно стали меня ненавидеть. Когда приезжала Кристи, мама закрывала отца в спальне, я пряталась в своей комнате, и создавалось ощущение, что все более-менее нормально. Сестра знала, что отец выпивал, что оба наши родителя все еще находились в пучине боли, но она не знала, на кого эту самую боль они направляли. — Я снова оторвала кожуру, теперь кусочек побольше, и сок прыснул мне на футболку, полился по пальцам. — И так весь год. Дом — школа, дом — работа, дом — истерика и избиение, изредка больница. Я не выдержала, я сломалась. Да, я не давала толчок к развитию опухоли — это все началось из-за моих неоднократных сотрясений мозга. Но, тем не менее, я дала еще больше шансов на её развитие.

Я протянула дольку апельсина подруге, она задумчиво смотрела на что-то, переваривала услышанное, но взяла кусочек из моих рук. Решаю закончить свой монолог такими словами:

— Это и была ненависть и нелюбовь, поверь, я знаю. А твои родители… они любят тебя, это видно. Просто теперь они, видимо, не могут понять, с какой стороны к тебе подойти, чтобы не вызвать у тебя агрессию, и пытаются отвлечься от своих мыслей работой.

Лондон посмотрела на меня с сожалением и благодарностью. Я снова протягиваю ей дольку апельсина, а следующую кладу себе в рот. Сладко-горький привкус у фрукта очень похож на ощущения сегодняшнего дня.

— Кстати, а что это за место? — спрашиваю я.

— Эта комната принадлежит Гарольду, дворецкому. А все это — его маленькие семейные реликвии. — Лондон наконец-то улыбнулась.

— Ты любишь этого старика, да?

— Он со мной с самого детства, потому и стал как родным.

Мы покидаем комнатку старика-дворецкого и направляемся в комнату Лондон. Внезапно у меня под ногами оказывается толстый и пушистый серый котик. Я его вспомнила, раньше этот котик был маленьким комочком шерсти, а теперь так вырос. Мартин — так зовут кота. Я беру его на руки, запуская пальцы в его пушистую шерсть, и следую за подругой. Мартин мурлычет и облизывает мои пальцы.

Весь оставшийся день мы просидели в комнате у Лондон, смотря ТВ и сериалы. Я гладила ласкового кота подруги, который то уходил, то возвращался вновь, и получала от него беспрерывное мурчание в знак благодарности.

Гарольд принес нам небольшие угощения под вечер: печенья в форме корзинок, испеченные по его собственному рецепту, и кувшин чая с лимоном. Мы мирно проводили день, даже не задумываясь о том, что будет завтра. А я ни разу не вспоминала ни о нём, ни о его поступке. Даже на некоторое время я забыла о своей болезни, словно сейчас в мире существуем только мы с Лондон и серый, толстый Мартин. Но реальность снова заставила о себе вспомнить.

— Эмили… — ошарашено произнесла Лондон, сидящая за компьютером.

— Что? — сказала я.

— Подойди.

Я поднялась с кровати и подошла к Лондон. Она сидела в интернете, а именно в Фейсбуке. На экране была открыта страница Стейси Лоуренс, а на её стене была прикреплена видеозапись, где большими буквами высвечивалось название «НОВАЯ ШЛЮХА ГОДА! СМОТРЕТЬ ВСЕМ!!!» и голубым зияла ссылка с названием «Эмили Беннет». Моё сердце ушло в пятки, когда Лондон кликнула на воспроизведение видео, обрезанное до нужного момента, чтобы выставить меня в дурном свете. К горлу снова подкатила желчь, когда я увидела, как со стороны выглядело то, что снилось мне в сегодняшнем кошмаре.