Поморский капитан
Шрифт:
Собравшиеся вокруг капитанской каюты, пришли в себя. Теперь они слегка успокоились, видя, что находятся под защитой мушкетов Хагена, но заодно и увидели, сколько их осталось. Из двадцати семи человек команды вокруг каюты стояло лишь восемнадцать, а девять человек остались лежать на палубе в лужах крови. Не все они были мертвы, но в бой уже не годились.
Что же касается только что освободившихся пленников, то им пришлось рассыпаться по палубе корабля в поисках защиты от выстрелов. Кто-то спрятался за ящиками, нагроможденными прямо посередине палубы, кто-то – за лафетами пушек, кто-то – за толстыми мачтами
Степан, укрывшийся возле фальшборта за каким-то бочонком, с чувством отчаяния смотрел на окошко каюты, из которого торчало мушкетное дуло. Хаген медленно поворачивал его из стороны в сторону, ища очередную жертву. Он больше не стрелял, но было очевидно: первый же, кто высунется из своего укрытия, будет убит.
Сложилась ситуация, безвыходная для обеих сторон. Трюм корабля и передняя часть палубы находились в руках восставших и уже частично вооруженных людей. Но корма и капитанская каюта остались в распоряжении хозяев судна. А в том, что каюта Хагена набита огнестрельным оружием, сомневаться не приходилось.
Начинался рассвет. Красный диск солнца выкатился над поверхностью моря, и сразу стало светло. Небо было затянуто легкими облаками, и поэтому солнечный свет казался неярким, делавшим утро наступающего дня белесым и блеклым. Только сейчас Степан заметил, что на палубе зверски холодно: усилился ветер, море было покрыто белыми барашками волн. Сейчас уже кораблем никто не управлял – рулевой сбежал, и колесо управления медленно поворачивалось из стороны в сторону само по себе…
Нужно было брать дальнейшую инициативу на себя.
– Хаген! – закричал Степан. – Сдавайся! Ты не можешь всю жизнь просидеть в каюте. Корабль – наш. Если ты и твои люди сдадитесь и сложите оружие, мы вас не тронем.
Капитан молчал. Потом он что-то негромко сказал. И столпившаяся возле каюты команда захохотала. Видимо, Хаген хотел ободрить своих моряков, и это ему удалось.
– Ты будешь отвечать? – снова крикнул Степан. – Если не сдашься, мы снова пойдем в атаку. А мы – лучшие бойцы, чем вы. Зачем зря погибать?
Хаген снова не ответил. То ли не считал для себя достойным вести переговоры с собственными рабами, то ли надеялся на волшебный камень у себя в кармане.
И тут все вдруг услышали голос Лаврентия. Колдун спрятался где-то за ящиками, и голос его раздавался оттуда.
– Слушай меня, Хаген! – прокричал он. – С тобой сегодня ночью случилась беда. Ты это заметил или был слишком пьян? Твоя свадьба не состоялась. Я верно говорю?
Поскольку капитан снова не ответил, Лаврентий продолжил.
– Это сделал я! – крикнул он. – Ты ведь понимаешь, что это не было случайностью? Ты понимаешь! Рассказать твоей команде о том, что произошло с тобой сегодня ночью?
– Нет! – раздался громкий голос из окошка капитанской каюты.
– Ладно! – крикнул Лаврентий. – Но помни, что это сделал я. Я наложил на тебя заклятие, и ты не избавишься от него, пока я не сниму свое заклятие. А если я погибну, то вообще некому будет его снимать.
– Я сдеру с тебя шкуру живьем, и ты снимешь свое заклятие! – грозно проревел Хаген из своего окошка. – А потом я повешу тебя сушиться на рее, и пока ты будешь висеть там, стану посыпать тебя солью.
– Ну, для этого тебе нужно победить нас, Хаген, и поймать меня, – отозвался колдун. –
Степан решил вступить в переговоры вновь. Лаврентию удалось главное – он смутил и испугал капитана, заставил его говорить.
Конечно, это можно было понять. В ночь своей долгожданной свадьбы, в каюте один на один со своей названой женой – прелестной молодой девушкой, капитан Хаген впервые в жизни и совершенно внезапно вдруг ощутил абсолютное половое бессилие. Такое случается со многими, но всегда бывает постепенно, а не так вот – сразу и бесповоротно.
Сам владея волшебным камнем и вообще не будучи чуждым черной магии, Хаген сразу сообразил, в чем тут дело – его заколдовали. Проклятый пленный колдун лишил его мужской силы. А что может быть ужаснее и позорнее для капитана – мужчины в расцвете лет? А если об этом узнает команда, то вообще не бывать ему больше капитаном. Никто не станет слушаться человека, ставшего импотентом…
Человек, лишенный мужской силы, – это изгой среди людей. Он отмечен Богом, как негодный ни для какого дела. Он не может командовать, его никто не уважает. Этот старинный предрассудок освящен веками и даже зафиксирован в Священном Писании. Книга Второзаконие гласит: У кого раздавлены ятраили отрезан детородный член, тот не может войти в общество Господне [3] .
3
Гл. 23. ст. 1.
А если уж сам Бог не принимает в свое общество такого человека, то что говорить об обычных людях…
– Хаген! – опять крикнул Степан. – Если вы сдадитесь, то мы отпустим вас всех с корабля. Сядете в лодку и можете плыть, мы вам ничего не сделаем. А наш человек снимет с тебя заклятие. Мы обещаем тебе это.
Наступила пауза, в течение которой капитан раздумывал над сделанным ему предложением.
– Если мы будем вот так болтаться по морю, – ответил он, – то рано или поздно к нам подойдет другой корабль. Здесь Северное море и оживленные места, тут много кораблей. Вас снова закуют в цепи и отдадут мне. А я тогда уж не стану вас продавать. Нет, я здорово повеселюсь, пока вы будете умирать в страшных мучениях. Что-что, а это я вам обеспечу.
Конечно, в смелости Хагену было нельзя отказать. Запертый на корме со своими людьми, лишенный возможности управлять кораблем, да вдобавок еще и переживший ужасный стресс в связи с утратой мужских способностей, капитан держался молодцом и боролся до конца.
Но и Степан не собирался сдаваться. Он сражался за себя самого и за всех остальных товарищей по несчастью, доверившихся ему. Как-никак, а это ведь именно они с Лаврентием задумали то, что совершили…
– Это еще неизвестно! – закричал он из-за своего бочонка. – Корабль мы встретим, но если на нем узнают, что ты купил пленных у офицера и везешь продавать их без королевского разрешения, на тебя могут посмотреть иначе. Тебя повесят, как разбойника, а нас заберут в плен и потом обменяют на шведских пленных. Но ты этого не увидишь – ты будешь висеть на виселице. – Потом Степан засмеялся и добавил: – Того офицера, продавшего нас, наверное, тоже повесят, но тебе и нам это неинтересно.