Помощница для миллиардера
Шрифт:
Интересно, как бы я выглядела в очках? Вид строгой училки пошел бы мне?
Я надеваю на нос очки и не сразу понимаю, что не так. До меня доходит лишь тогда, когда я подхожу к зеркалу и понимаю, что я вижу себя абсолютно четко! Но это невозможно. Артем не может рассмотреть буквы на телефоне — значит, у него должно быть очень плохое зрение. А в оправе нулевые диоптрии.
Нулевые!
Что за черт?
Я возвращаюсь в гостиную, держа в руках его очки. Останавливаюсь напротив сидящего на диване Артема. Он все еще разговаривает по телефону. Скользит взглядом
— Я перезвоню, — обрывает он разговор и отключается.
Смотрит на меня серьезно, губы сжаты в тонкую линию. Протягивает руку и забирает свои очки.
— Ты ничего не хочешь мне рассказать? — спрашиваю я.
Я оборачиваюсь, внимательно смотрю на мужчину. Вспоминаю, что еще одни очки остались на прикроватной тумбочке. Быстрым шагом направляюсь в спальню. Хватаю их. Натягиваю на себя.
Нулевые диоптрии кажутся мелочью, если бы не тот факт, что Артем постоянно ссылался на плохое зрение.
— О чем ты?
— Ты понял о чем, — выжидающе смотрю на него. — Что это за спектакль?
Глава 34
Артем смотрит на меня, потом тяжело вздыхает и тянется к чашке. Делает глоток и кривится, запоздало понимая, что в ней не чай, а кофе. Который он, к слову, ненавидит.
— Это очень плохой розыгрыш, Артем. Я тебе почти каждый день эти дурацкие договоры читала, потому что думала, что у тебя проблемы со зрением! — возмущенно соплю я.
— Это не розыгрыш. Успокойся, Саш, и присядь рядом, — устало произносит он, но я не двигаюсь с места. Выжидающе смотрю на него, всем своим видом давая понять, что об этом всем думаю.
— А что тогда? Как ты объяснишь тот факт, что у тебя все очки с нулевыми диоптриями и, я так понимаю, зрение у тебя получше моего?
Артем трет ладонями лицо, ерошит волосы. Нервничает. В чем дело? Снова соврал?
— Пообещай, что никому не скажешь об этом, — смотрит на меня серьезно, настороженно. — Ни одной живой душе. Это очень серьезно, Саш, и, кроме членов моей семьи, никто не знает о моей… проблеме или заболевании — это с какой стороны посмотреть.
Я вмиг напрягаюсь.
Артем болен?
— Что… что с тобой?
Весь воинственный запал вмиг улетучивается. Я встревоженно вглядываюсь в мужчину передо мной, пытаясь отыскать хоть какие-то признаки болезни. Мой мозг усиленно работает, перебирая симптомы и вероятные диагнозы. Но ничего в голову не приходит. Артем выглядит немного усталым, невыспавшимся, но никак не больным.
— У меня дислексия, Саша. И я чувствую себя слепым котенком, потому что ни черта не могу прочитать. Ни договор, ни книгу, ни чертовы вывески и ценники в магазинах, — плотно сжав челюсти, шипит он.
— Что? — Мои глаза расширяются от недоверия и удивления.
Дислексия? Серьезно?
— Я не мог позволить, чтобы это хоть как-то просочилось в прессу. Для всех человек с дислексией — тупица, который не способен даже научиться читать. С таким дел серьезных вести не
— Я не понимаю, — качаю головой и все же решаю, что мне стоит присесть.
— Здесь нечего понимать. Моим родителям говорили, что у меня проблемы в развитии, но они отмахивались от докторов, ведь сын Полянских должен был быть гением, а не умственно отсталым. И только когда я пошел в школу, они всерьез восприняли мой диагноз. Корректировать отклонение нужно было начинать с ранних лет, они пропустили момент, учеба давалась мне безумно сложно. Все мои медицинские карты были уничтожены. Меня перевели на индивидуальное обучение домой. В школу я ни дня не ходил больше. Родители немалую сумму платили учителям за молчание. В университете я тоже обучался отдельно, чтобы никоим образом нигде не всплыла информация о моем… специфическом расстройстве. Я был преемником отца, и лишние разговоры нам не нужны были.
— Но ты не выглядишь умственно отсталым, — с сомнением произношу я и своими словами смешу Артема.
— Конечно, нет, — усмехается он, — дислексия никак не сказывается на интеллекте человека. Много известных людей в детстве страдали ею. Лауреат Нобелевской премии Кэрол Грайдер, которая открыла теломеразы, например. Это медицинское исследование внесло серьезный вклад в развитие биохимической терапии рака. А в школе она с трудом читала даже по слогам. Генри Форд, Стивен Спилберг, Стив Джобс, Альберт Энштейн — все они страдали от расстройства способности к обучению, для которого характерны сложности с точным и быстрым распознаванием слов при чтении, а также с письмом под диктовку. Но, как видишь, приходилось подстраиваться, и как результат — люди с дислексией оказывались более смышлёными и предприимчивыми, чем обычные.
Мне понадобилось какое-то время, чтобы осознать все то, что только что рассказал мне Артем. Я внимательно рассматриваю его, словно это его отклонение можно увидеть. В его глазах я замечаю вызов. Он вроде как говорит мне: ну, давай, обзови меня отсталым, хлопни дверью и уйди. Словно все, на что я сейчас способна, — всадить ему нож в спину.
И это обидно. Я ведь ни разу не давала повода не доверять мне. Да я его задницу спасла, вообще-то!
— И как ты управляешь компанией? Как живешь? Это же… это неудобно, — наконец-то справляюсь с удивлением я.
— Привык, — пожимает плечами Артем. — Когда не знаешь, как это по-другому, живешь, не задумываясь. Я умею хорошо делегировать полномочия, поэтому компания еще не развалилась. Отец готовил меня себе на смену много лет. Единственная сложность — окружить себя надежными людьми. Ведь под нос могут подсунуть договор, в котором все что угодно написано, а перепроверить я не смогу.
— Ну теперь, по крайней мере, ясно, почему ты в университете по индивидуальной программе занимался, — нервно усмехаюсь я. — Все думали, ты богатый сноб-вундеркинд.