Помощница по вызову

Вознесенская Дарья

И я - неожиданно - понравилась.

И мне - неожиданно - с первых часов там все нравится тоже.

Чем мы занимаемся. Пишем. Мгновенная включенность. Как мы с командой - командой!
– спорим на равных. Хохочем. И нравится то, что хоть я первый день всего работаю, мне вручают подарок в честь Восьмого марта. И не просто розочку и календарь компании, а вполне личное - красивый подсвечник и свечи.

– Ты же Искра. Зажжешь, - подмигивает один из сценаристов.

Цветы я тоже получаю. Не от них. И не от отца. Огромный и точно дорогой букет пионов всех оттенков.

Курьер домой привозит, и на нем нет карточки. А еще на электронной почте мигает приглашение на вечеринку в издательстве “в честь праздника Весны”.

Вокруг букета я долго хожу, пытаясь понять, от кого он может быть. Не от Позднякова же. Виталик опять активизировался? С Марьяной мы только раз за все это время пересеклись, до сих пор в напряжении после Нового года, но пропихнуть давно забытого бывшего она и не пыталась.

Плечами пожимаю и прошу у соседей большую вазу - кощунственно такую красоту в ведро ставить. А письмо от издательства просто удаляю - наверняка по ошибке послали, адрес мой просто стоит пока в списке рассылки. И только когда в конце месяца я получаю персональный конверт с приглашением на презентацию новой книги Позднякова, мероприятие, которое пройдет в какой-то модной галерее “дресс-код - коктейльное платье”, понимаю - вместе это что-то да значит.

Только что?

Извинение?

Признание? Я и правда помогала Владу с книгой. Не настолько, чтобы набиваться в соавторы, но все же...

Какое-то изощренное издевательство? Игра? Снова?

Каков бы ни был сценарий, ни один из них не подходит моей новой жизни.

Я долго глажу дорогую бумагу стального цвета, чувствуя, как подрагивают кончики пальцев. Прокручиваю в голове все варианты: вот я новое платье покупаю, появляюсь на вечере, и он идет ко мне сквозь толпу, чтобы… Поздороваться и пообщаться? Сказать, что был не прав?

Или появляюсь там, но не захожу вовнутрь - смотрю сквозь огромные окна на эту самую презентацию. И на Влада в строгом костюме, который спокойно что-то рассказывает журналистом. Смотрю, а потом разворачиваюсь и исчезаю. А он меня не чувствует, не видит, не бежит… Или хуже - видит и просто кивает. Как кивал тем девкам, с кем он был когда-то.

Вздыхаю и конверт выкидываю.

А спустя несколько дней иду в тот магазин, в котором, точно знаю, будет его книжка. Как захваченное тамплиерами сокровище домой приношу и устраиваюсь в кровати. В пижаме и с большой кружкой чая. Читаю знакомо-незнакомые слова.

Отмечаю мысленно места, которые он подправил.

Погружаюсь в чужую суть, мысли, жизни, ощущения… Печалюсь, где положено. Смеюсь. Снова переживаю. Со страхом смотрю, что до конца истории все меньше страниц - а так не хочется!

С упоением в последнюю главу вникаю, хотя стоило пропустить, ведь хорошо помню, чем обсуждение этой главы закончилось в той реальности…

Я переворачиваю страницу и замираю.

Среди белоснежных листов вклеен вызывающе розовый. С коротким текстом. Которого не было прежде.

В голове тут же возникает примерный рассчет, на сколько могла вырасти себестоимость книги из-за единственного другого листа.

За

соломинку хватаюсь, пытаюсь отвлечься, потому что то, что я вижу… Это слишком много.

Буквы расплываются перед глазами. Я прикладываю все усилия, чтобы сфокусироваться. Прочитать то, что напечатано.

Не сразу получается.

Это как на глубине искать жемчужины. Надо набрать побольше воздуха, нырнуть, а когда легкие гореть начинают - подняться на поверхность, вдохнуть живительного кислорода и снова устремиться ко дну…

В тишине моей спальни дыхание очень громким и хриплым кажется, когда я заканчиваю чтение.

И я перечитываю эту страницу снова. Уже спокойнее.

“Когда ты танцевала в последний раз? Пела?

Когда смеялась - открыто и громко?

Плакала, потому что тебе плохо? А потому что хорошо?

Когда смотрела на себя в зеркало и нравилась себе?

Когда влюблялась?

Я хочу, чтобы последний твой танец был именно со мной, чтобы ты ни с кем не успела больше. А если это и случилось - сразу забыла те руки. Но мои прикосновения до сих пор отпечатками на твоей коже.

Чтобы пела сегодня утром. В душе. В моем доме. Я мельком слышу это бестолковое пение и улыбаюсь.

Чтобы рассмеялась громко посреди скучного спектакля. А потом покраснела и лицо на моем плече спрятала. И прошипела обвинительно: “Ты как мог? Что обо мне теперь люди подумают…” А я сидел молча, на сцену смотрел и делал вид, что ни при чем. Хотя специально тебя рассмешил.

Я хочу увидеть однажды твои слезы. Потому что тебе вдруг стало грустно, горько или обидно. И ты расплакалась, не стесняясь. Я бы разозлился сначала - нечего при мне плакать! А потом махнул рукой на эту злость и тебя обнял. Мои это слезы. И от горести внезапной, и от счастья.

От удовольствия - тоже мои.

Я могу стать твоим зеркалом. Как ты стала моим. Я только не сразу там себя разглядел. Любой нервной системе нужно время, чтобы настроить новые нейронные связи и синтезировать нейромедиаторы. Которые ответственны за передачу данных и дают возможность чувствовать на самом деле.

Удовольствие и боль.

Ту самую влюбленность, в которую вдохнули Искру.

Когда ты последний раз чувствовала удовольствие и боль? Вот что я спросить хочу. Важное.

Когда испытывала разрушительную и воспевающую силу этого чувства? Воевала с собой - внутри и снаружи? И мечтала, чтобы война закончилась победой обеих сторон и наступил мир? На веки вечные - или хотя бы до завтрашнего дня, разве можно загадывать дальше...