Помощница стража тьмы. Брак по контракту
Шрифт:
«Оссим, поднимись наверх и возьми с собой Аллана», — сказав это мысленно, Эйдар снова заговорил вслух: — Мне кажется, Лиза, что у Аллана есть то, чего нет больше ни у кого. И у нас с тобой тоже. Прямая связь со светом.
— Я подумала об этом, когда он сказал, что ему словно кто-то подсказывал. Куда мы можем поехать?
— Пожалуй, к морю. К маяку, где пост наблюдателей.
— Случайно не там, где… погибла Мелия?
— Да.
И, казалось бы, сейчас все это уже не имело никакого значения — по сравнению с тем, что в песочных часах этого мира осталась лишь жалкая горстка песчинок. Но все
Наконец на крыльцо вышли Оссим с Алланом, и я повторила для них то же, что уже сказала Эйдару. И могла поклясться, что Аллан мне подмигнул — вернее, передал картинку: себя подмигивающего.
— Главная проблема — как сначала не допустить соединения силы Аллана с нашей, а потом, наоборот, сразу соединить.
— Если бы я спал… — наморщил лоб Аллан.
— Да, но после снотворных снадобий человек просыпается не сразу и долго остается заторможенным. Даже взрослый, а уж ребенок…
— Есть одно средство, — с сомнением сказал Оссим. — Если, конечно, удастся уговорить Майкеля.
— Черные иглы? — Эйдар побледнел. — Но это же…
— Опасно? Да, опасно. Но не опаснее, чем гибель мира.
— Что за черные иглы? — не поняла я.
— Иглы, пропитанные особым составом. Когда-то Вейгоро много воевал с соседями. У нас были солдаты, которые давали согласие на использование особого снадобья. Оно выключало разум и пробуждало дикую ярость. Эти солдаты не испытывали страха, не чувствовали боли и сражались, пока не кончалось действие препарата. А оно было длительным. Остановить их можно было лишь одним способом — воткнуть в руку черную иглу. Они мгновенно засыпали, а когда иглу вынимали, тут же пробуждались и снова готовы были идти в бой. Точно так же, усыпляюще, иглы действуют на любого человека. Опасность в том, что никто не знает, как в будущем это может повлиять на здоровье. Точнее, даже не как, а когда. Конечно, один раз не так страшно, но с детьми все непонятно.
— Вы должны это сделать! — твердо заявил Аллан.
— Это решать не тебе!, — возразил Эйдар.
— Нет, мне! — Аллан топнул ногой. — Раз от меня зависит, умрут все или нет.
Господи, подумала я со странной смесью изумления, восхищения и самого горького сожаления, ведь ему же всего четыре года, он ребенок. А ведет себя как взрослый. Что же с ним будет, когда он вырастет? Если, конечно, вырастет…
Оссим приподнял ладонь, прося тишины. И мы тоже услышали это сообщение — о том, что истончение ткани нарастает. Если оно продолжится такими темпами, уже к вечеру по всему миру будет тревога класса А. Или даже раньше.
Сначала Майкель отказался наотрез.
— Вы с ума сошли? Черные иглы ребенку?! Даже не думайте!
— Хорошо, — дернул уголком рта Эйдар. — Тогда все умрут. А мы останемся. Майкель, проклятье, это не шутки, так и будет. Возможно, уже сегодня. В крайнем случае завтра. Ты готов к смерти?
— Никто никогда не готов к смерти. Но если Аллан умрет, его смерть будет на моей совести.
— А если не умрет, то твоей совести не будет вообще, — не выдержала я. — Вместе с тобой. Делай!
Насупившись, Майкель ушел к себе и вскоре вернулся с двумя иглами, похожими на обычные швейные, только черные, с синим отливом.
— Держи, Лиза. Воткнешь
— Это больно? — спросил Аллан, с любопытством разглядывая иглы.
— Больно, — поморщился Майкель. — Но ты сразу уснешь.
— Повозка готова, — стряхивая капли с плаща, на крыльцо поднялся Оссим. — Я сам запрягал. Никто не знает, кто на ней поедет и куда. До побережья недалеко, часа за два доберетесь. Осмотритесь, убедитесь, что никого нет, и тогда усыпите Аллана. И… да поможет вам свет!
Мы обняли по очереди его и Майкеля, закутались в плащи и побежали к ограде, где за воротами стояла все та же дежурная повозка.
— Вы хоть под крышей, — пробурчал Эйдар. — А мне мокнуть.
— Я все равно не знаю, куда ехать. И править не умею.
— Да ладно, Лиза, я так… поворчать. Даже если бы знала и умела, я не выгнал бы тебя под дождь. Как говорят у вас — с богом!
— Бог, свет — одно и то же. Я так думаю.
Мы с Алланом забрались внутрь, и повозка тронулась. Аллан прижался ко мне, я обняла его и поглаживала по волосам.
— Мне страшно, Лиза, — признался он с тяжелым вздохом. — Если у нас не получится, все люди умрут.
— Мне тоже страшно, малыш. Очень страшно.
Я не стала говорить, что страшно еще и за него. Даже если мы сможем победить тьму, как на него подействует яд черной иглы? Но это был единственный способ убрать его силу из треугольника. Когда в междумирье тьма окутала Аллана своим коконом, мы с Эйдаром сразу же сделали ее сильнее. Сейчас, втроем, мы смогли бы победить ее, но пока она не ворвалась в наш мир, концентрация темной энергии была слишком слабой. Мы не могли соединить свою силу с ней, чтобы преобразовать и укрепить ею ткань пространства. А чтобы разорвать ткань и впустить тьму, Аллан должен спать или быть без сознания.
Дождь припустил еще сильнее, ветер выл, как стая диких зверей. Повозка вздрагивала от порывов так, что я боялась, как бы она не опрокинулась. Мы уже отъехали далеко от города, вокруг тянулись унылые пустоши.
Может, не стоит забираться так далеко? Может, попробовать праямо здесь? Или все-таки еще слишком близко?
Не успела я подумать об этом, как в свист ветра, шум дождя и скрип колес вплелись посторонние звуки.
Топот копыт, и явно не одной лошади! Неужели погоня?
Открыв окно, я высунулась так далеко, как смогла, и посмотрела назад. Фигурки всадников, пока еще крохотные, быстро приближались. Видимо, Оссиму не удалось обмануть конюших. Кто-то сообразил, кому в такую погоду могла понадобиться повозка. А может, заметили, как мы выходили.
— Эйдар! — крикнула я. — Нас догоняют!
Он пришпорил лошадь, но преследователи не отставали. Расстояние между нами неуклонно сокращалось.
— Лиза, будем гнать, сколько получится. Надо отвести их подальше от жилья, чтобы никто не попал под прорыв случайно. А когда догонят, сразу втыкай Аллану иглу. Им нужен он, а не мы. И вряд ли живым.
Повозка мчалась, то и дело кренясь из стороны в сторону, но земля слишком раскисла от дождя, и колеса вязли в жидкой грязи.
— Лиза, Лиза! — Аллан дергал меня за плащ, рыдая в голос. — Я боюсь!