Помощник хирурга

О'Брайан Патрик

— По-крайней мере, ваше путешествие будет комфортным, — сказал Стивен д’Англару, так как было условлено, что он составит ему компанию хотя бы для того, чтобы разжевать все дело кузену Блака и изгнанному королю. — Этот корабль, точнее бриг, очень хороший ходок. Крепкий, сухой и быстроходный. Кроме того, океан спокоен.

— Я рад это слышать, — ответил д’Англар. — В последний раз, когда я пересекал пролив, мне было ужасно плохо. Лежал пластом.

Не считая контрабандистов, в Канале не было более осторожных судов, чем картельные. Они осмотрительно вставали на якорь в защищённой части бухты, а если принадлежали королевскому флоту, как само собой, и «Эдип», ими командовали необычайно благоразумные капитаны,

зачастую высокого ранга офицеры, временно назначенные на должность. Сидя у окна частного дома и ожидая отправки, Джек был необычайно удивлён, увидев на квартердеке Уильяма Баббингтона, очевидно управлявшего погрузкой. Баббингтон служил мичманом и лейтенантом у Джека, и хотя тому было известно, что после захвата «Сильфиды» Уильям получил повышение, — на самом деле Джек написал кучу писем и обратился к множеству друзей, чтобы добиться этого — Баббингтон казался ещё слишком молодым для такой должности.

Молодой или нет, капитан Баббингтон понимал значение слова «осмотрительность» не хуже других сослуживцев. И когда его пассажиры, англичане и французы, поднялись на борт, он и глазом не повёл, что среди них есть знакомые ему лица. Так же себя повели и пассажиры. Уильям отправил мичмана отвести капитана Обри, доктора Мэтьюрина и леди в их каюты, а иностранного джентльмена в кают-компанию. Когда приказ был исполнен, осмотрел судно от носа до кормы и весьма убедительно подражая командному голосу Джека проорал:

— Отдать концы!

«Эдип» покинул причал под фор-стакселем, кливером и марселями на гитовах. Идя по фарватеру, на бриге подняли реи и прошли мимо северного буя, весьма осторожно набирая скорость и осмотрительно протискиваясь сквозь толпу рыбацких лодок. Спустя полчаса судно подошло квнешнему рейду. Здесь поставили нижние паруса, а капитан Баббингтон отпустил несколько весьма строгих замечаний о лени мичманов у сезней по левому борту, замечаний, предрекавших падение всего флота в весьма недалёком будущем. Он едва успел изречь своё пророчество, которое впервые в возрасте двенадцати лет услышал от самого Джека, как на палубу упала длинная тень и, повернувшись, увидел самого пророка во плоти. Джек выглядел нервным, встревоженным, неловким и робким, что для того, кто так часто, как Уильям Баббингтон, шёл с капитаном Обри в бой, представляло собой весьма изумительное зрелище.

— Спустимся вниз, сэр? — неловко улыбаясь, спросил Уильям.

— Пожалуй, лучше я какое-то время подышу, — сказал Джек, переместившись к гакаборту. — Внизу довольно жарко.

— Продолжайте, мистер Сомервиль, — сказал Баббингтон и присоединился к своему бывшему капитану у кормового флагштока.

— Они всё бранятся, — приглушённым голосом сказал Джек. — Изо всех чёртовых сил. А ведь могли ещё год назад пожениться.

— Бог мой! — потрясённо воскликнул Баббингтон.

Реи обрасопили нужным образом, и «Эдип» направился в Дувр по тихому, едва волнующемуся морю. Палуба оставалась неподвижна как стол и теперь, когда все снасти закрепили, едва ли раздавались другие звуки кроме свиста ветра в такелаже, далёкого крика чаек и журчания воды вдоль бортов. Два капитана стояли недалеко от светового люка, и в относительной тишине отчётливо расслышали фразу:

— Бог мой, Мэтьюрин, что ты за упрямая и недалёкая скотина, клянусь честью! Всегда был таким.

— Возможно, вы желаете посмотреть на нашу носовую фигуру, сэр? — спросил Баббингтон. — Она совсем новая, можно сказать – в греческом стиле.

Скульптуру Эдипа вполне можно было считать сделанной в греческом стиле, если этот стиль предполагал толстый слой краски, вялую улыбку, бессмысленный взгляд и нарумяненные щеки.

Два капитана какое-то время рассматривали фигуру, наконец Джек произнёс:

— Никогда не был докой в этой классике, но если правильно помню – у него вроде были какие-то странные

ноги?

— Вроде бы так, сэр. Но, к сожалению, точно сказать нельзя, фигура отрезана по пояс.

— Хотя, как вспоминаю, что-то странное вроде было с его женитьбой, а не ногами?

— Возможно, и то, и это, сэр. Насколько я помню, в «Воспитании вежливости» Грегори что-то было по этому поводу.

Капитан Обри задумался, глядя на мартин-гик.

— Вспомнил! — воскликнул он. — Вы правы, как по вопросу женитьбы, так и про ноги. Помню, как доктор рассказывал мне эту историю на борту «Иокасты» в Розиа-Бэй. Ни в коем случае не хочу бросить тень на вашу фигуру, ещё меньше на ваш бриг, Баббингтон, но та семья не была образцом для подражания, знаете ли. У них случались очень странные штуки, и закончилось всё плохо.Однако отношения между мужчиной и женщиной довольно часто весьма странны, и боюсь, что так же часто заканчиваются плачевно. Как вы считаете, мартин-штаги, заведённые как у вас поодиночке, надёжны?

— Стивен, дорогой, — сказала Диана в каюте, — как ты вообще можешь ожидать, что женщина выйдет за тебя, когда твоё предложение звучит так, будто это вопрос практической выгоды? Будто у неё нет выхода, кроме как сделать этот шаг?

— Я лишь сказал, что Джонсон прибыл в Париж, английские порты закрыты для тебя как для союзницы врага, и у тебя нет выбора, — с несчастным, смущённым и расстроенным видом сказал Стивен. — Я уже час пытаюсь это вдолбить в твою упрямую голову, Вильерс.

— Ну вот, вот опять! — воскликнула Диана. — Конечно же ты должен знать, должен чувствовать, что любая женщина, даже такая потрёпанная, как я, ожидает чего-то большего — более, как бы это сказать... романтичного, когда ей делают предложение? Даже если я соглашусь выйти за тебя, что совершенно немыслимо, я никогда, никогда не соглашусь на такое унизительное, такое обыденное и деловое предложение. Это вопрос хороших манер или элементарной воспитанности. Честное слово, Мэтьюрин, я тебе поражаюсь.

— Но Диана, я нежно люблю тебя, — потупив глаза грустно промолвил Стивен.

— ...всё дело в том, что мы бережем ватер-штаг, — на форкастле говорил Баббингтон.

Он поднял глаза к такелажу и командным голосом гаркнул, обращаясь в сторону юта:

— Мистер Сомервиль! Думаю, можно ставить грота-брамсель.

Свист боцманской дудки, крики «шевелись», «трави», «отпускай же» и «Эдип» с быстротой, согревавшей сердце командира, понимавшего, что Джек Обри пристально следит за процессом, расправил паруса. Капитаны вернулись к своим мартин-штагам и мартин-гикам, когда худой юный джентльмен с ещё детским голосом, сын сестры Баббингтона, подбежал к ним и произнёс:

— Дядя Уильям, она хочет видеть вас в каюте. — Затем, вспомнив про манеры и залившись краской, стянул с головы шляпу и выпалил. — Сэр, с вашего позволения, леди в каюте желает видеть капитана Баббингтона, и будет рада перемолвиться с ним словечком, если ему будет удобно. И капитана Обри тоже просят, сэр, если не сложно.

Капитаны поспешили вниз. Часовой из морских пехотинцев открыл им дверь и бросил многозначительный взгляд — но что он означал? Баббингтон сразу заметил, что пассажиры вновь стали друзьями: с довольно серьёзным видом, но необычайно довольные, они держались за руки, будто какая-то сельская парочка. Его настроение тут же улучшилось.

— О, миссис Вильерс, — воскликнул он, — как же я рад вас видеть! Боже, доктор, как же я вам рад! Не желаете выпить? У меня целый ящик шампанского. Том! Том, сюда! Тащи шампанское.

— Капитан Баббингтон, дружище! — сказал Стивен. — Когда, как вы думаете, мы прибудем в Дувр?

— О, через два или три часа, не больше, с таким-то ветром. А что? Если сейчас забраться на топ, меловые утесы уже видны.

— Нельзя терять ни минуты. Я должен просить вас совершить обряд.— Я буду счастлив!