Понаехали
Шрифт:
– И ваш муж…
– Преставился.
– А нового…
– Мне и одного хватило. В конце концов, кому-то нужно и настоящей ведьмой побыть.
Сила колыхнулась.
И схлынула, будто её и не было.
Глава 3
Повествующая о том, что и ведьмакам порой приходится тяжко
Загадочная женщина с удовольствием загадит вашу жизнь.
Аглая грелась на солнышке, думая, что вовсе даже не
Не гулять.
А если и выходить, то прячась от солнца под зонтиками, дабы сберечь правильную бледность кожи. Собственная Аглаи, надо полагать, уже обрела неблагородную смуглость, от которой придется избавляться, иначе станут шептать за спиной…
– И пускай, – тихо произнесла она, и кошка приоткрыла левый глаз, а потом закрыла. Вот её-то подобные глупые проблемы нисколько не волновали.
Была бы шерсть чистой.
– Госпожа ведьма? – размышления Аглаи, в которых она пыталась понять, стоит ли и вправду лицо отбеливать или же не надо, раз она все одно в свете не появится – без мужа-то неприлично – были прерваны баронессой Козелкович. – Госпожа ведьма… разрешите вас, если возможно сие, на беседу пригласить… прогуляться… право слово, не понимаю, к чему нас было тащить в этакую рань, если корабли все еще грузятся?
Вот у баронессы зонтик имелся. Полупрозначный, отделанный по краю кружевом, украшенный шитьем и даже парой шелковых лент, которые свисали, дразня ветер. Аглае вот тоже захотелось с этими лентами поиграть.
Самую малость.
– Слушаю вас, – вставать не хотелось, но Аглая была хорошо воспитана, и поэтому встала. И с баронессой пошла. Недалеко. Далеко уходить не стоит, а то Эльжбета Витольдовна вновь станет хмуриться.
Может, даже скажет, что Аглая позволяет себе лишнего.
Так она про Мишаньку… но сказала и замолчала. Аглая все ждала, ждала, когда же её по-настоящему ругать станут. Или, быть может, даже обвинят в неправомерном использовании силы. Или еще в чем-нибудь. Она мысленно даже приготовилась нести тяготы суда, но…
Никто и слова больше не сказал, будто бы… будто бы так оно и надо, чтобы из мужа девица какая-то… нервная до боли девица. У Мишаньки-то и прежде характер был непростой, а ныне вовсе испортился. Оно, конечно, и понять можно, все-таки сильнейшее душевное потрясение, но зачем верещать-то так?
И в волосы вцепился еще.
Ругался матерно, а девице матерно ругаться вовсе не к лицу. Аглая так и сказала. А он… она… в общем, пришлось вновь усыпить. И верно Эльжбета Витольдовна решила, что спящим его в Китеж проще доставить. А там уже, в Китеже, и решать надо, что делать.
– Знаете… к стыду своему, я право слово полагала, что ныне ведьмы совсем уж не те. Матушка моя вот сказывала, что в прежние времена ведьмы на многое способны были… – баронесса Козелкович шла неспешно, глядя прямо перед собою, и люди, которым случилось встретиться на
Вот у Аглаи никогда не выходило так.
Или… может, прав Мишанька? Баронесса – она из благородных, это чувствуют, тогда как сама Аглая, сколько ни учи, все одно селянкою останется.
– Но вы меня удивили. Поразили в самое сердце, – рука в кружевной перчатке с обрезанными пальчиками коснулась груди.
– Извините, – сказала Аглая, чувствуя, как заливается краской.
Она ведь, право слово, не специально.
– Ах, милая моя… бросьте… мужчины порой совершенно невыносимы! Так и хочется иногда взять и… превратить их. Его… – взгляд баронессы остановился на бароне, который о чем-то беседовал с Нормудом, сыном Асвуда. – Только не в девицу… потом думай, что с этой девицей делать. Да и то, ваш-то помоложе будет, его при удаче и замуж пристроить можно. А мой? Нет, не в девицу…
– В жабу? – предположила Аглая.
Баронесса задумалась, но ненадолго.
– Нет, пожалуй. В жабу, пожалуй, тоже не стоит. Жаба – это как-то… неблагородно. А он все-таки барон.
– Тогда олень? Олень – это в достаточной степени благородно? – поинтересовалась Аглая, чувствуя, что… нет, она вовсе не собирается превращать барона ни в жабу, ни в оленя, ни в кого бы то ни было. В конце концов, она и знать-то этого человека не знает. А превращать незнакомых людей – это признак дурного тона.
Да и с Мишанькою получилось случайно.
Совершенно случайно.
И Аглая сожалеет.
Наверное.
Или нет?
Если так, то… если его назад вернуть не выйдет, то получается… получается, что она… замужем? Но замужем за девицею – это как-то… чересчур. В обществе не поймут.
Или не замужем?
А если не замужем, то надо ли ей вновь выходить? То есть… запутано все.
– Олень? – баронесса глянула на мужа иным взглядом. – Что ж… особенно, если королевский. Знаете, такой, с рогами чтобы… большими.
Она даже развела руки, показывая, какого размера видит рога супруга. И тут же смутилась. Слегка.
– Вы не подумайте, это… это исключительно образно! Без рогов олени тоже ведь встречаются?
– Не знаю.
– И я не знаю, – баронесса задумалась и крутанула зонтик. – Так вы… сможете?
– Что?
– Превратить моего мужа в оленя.
– Зачем?
Аглае было любопытно. Вот если так… то… может, дело не в ней, Аглае? Может, это в целом для супружеской жизни свойственно желать, чтобы супружеской она быть перестала? А что у Аглаи получилось ненарочно, так она все-таки ведьма.
– Сложно сказать, – баронесса зонтик поправила. И шляпку прелестную, украшенную лентами и крохотными, из тех же лент фузелком сделанными, розочками, тоже поправила. – Я его люблю, но… столько лет прошло… он меня бросит. Матушка опять же… приехала и уезжать не собирается. В Китеж ей понадобилось… ага… Лику вон подсовывает, стало быть, от меня избавиться решили.
Баронесса поджала губы.
– Думаете? – тихо спросила Аглая.
– Почти уверена. Даже знаю, чего хотят. Чтобы я в монастырь ушла, когда Лилечки не станет…