Понары Дневник Саковича и остальное
Шрифт:
Вторую группу рабочих, человек 15, составляли советские военнопленные.
А третья группа мужчин была из Евье (Вевис), маленького местечка между Вильнюсом и Каунасом.
Самой многочисленной была виленская группа, в нее входили люди различных возрастов и социальных прослоек. Они знали друг
друга много лет, но частенько между ними не было дружбы и единства. Люди припоминали друг другу прегрешения 10-летней давности.
Из этих людей
электромонтер, 1914 г. рождения, был крайне необщительный человек.
У Канторовича судьба была своеобразная. Это был подвижной, разбитной парень, 1918 года рождения. До войны он служил приказчиком
в книжном магазине. Немцы убили его жену. Сам он связался с партизанами, но был пойман.
Мотл Зайдель был сын бедных родителей из Свенцян. Его мать и отец погибли, сам он жил в гетто. Это был миловидный юноша 19 лет,
он имел прекрасный голос и любил петь. С 1941 года он непрерывно кочевал по тюрьмам, было страшно слушать про его бесконечные
горестные скитания.
Мы называли его Мотл-маленький, ”ингеле”, в отличие от другого Мотла, с ”вонсами” — с усами.
Неразлучными друзьями были Лейзер Бер Овсейчик из Ошмян и Мацкин из Свенцян. Мацкину было лет 35. Это был богатый человек,
владелец магазина. Овсейчик был ремесленником.
Несмотря на социальное неравенство, этих двух людей связывала тесная дружба. Овсейчик сам не съест, а отдаст товарищу, и наоборот.
Интересной личностью был Шлема Голь. Это был человек средних лет, чрезвычайно добрый, крайне слабохарактерный.
Его жена, коммунистка, член компартии Польши с 1933 года, подвергалась преследованиям, была в концлагере Березе-Картусской.
В советское время они оба были на руководящей работе в Барановичах. Он никогда не злословил по адресу своих соседей и был
изумительно предан делу побега. Но об этом отдельно.
Абрам Зингер, довольно известный композитор, до войны он руководил оркестром. Это был интеллигентный, образованный человек.
Он хорошо владел еврейским, русским, польским и немецким языками.
Переводчиком у штурмфюрера служил наш старший рабочий Франц, но когда штурмфюрер произносил особенно торжественные речи,
переводил Зингер. Даже в страшных условиях ямы Зингер сочинял песни. Как-то он сочинил хорошую песню на немецком языке,
и мы стали ее петь в своей яме. К несчастью песню услышал штурмфюрер, он ее записал и напечатал за своим именем, дал Зингеру
за это одну сигарету и 100 граммов повидла; на Зингера это страшно подействовало: он со мной делился своими переживаниями.
Он видел в этом величайшее надругательство над своей душой
В яме было несколько лиц духовного звания. От времени до времени они устраивали поминальные трагические молебны,
— они проходили торжественно и печально... Все умывались тщательно, и готовились к этим молебнам. Овсейчик молился 2 раза в день,
по 2 часа ежедневно с большой искренностью и подъемом.
Скажу о военнопленных. Кроме меня, был Петя Зинин из Мордовии, русский, по профессии фельдшер, 1922 года рождения.
После побега он был у партизан, где показал себя с самой лучшей стороны.
Мирон Кальницкий, еврей из Одессы, был полезен тем, что в свое время работал вблизи от Понар в лагере для военнопленных
(не в лагере смерти) и хорошо знал местность. Среди пленных был также Вениамин Юльевич Якобсон из Ленинграда, 54 лет,
по профессии провизор. Это был чрезвычайно добродушный человек, он по-отечески заботился о заключенных. У него в кармане
всегда находились какие-то мази, бинты, порошки. Он пользовался большим авторитетом. Если возникал спор, Якобсон всегда мирил
спорщиков. Но он был человеком ”поврежденным” и все твердил, что нас не расстреляют. ”Мы не виноваты, за что нас будут
расстреливать?”
Грозой и ужасом был штурмфюрер. Когда он появлялся на краю ямы, все понимали, что дело добром не кончится. Люди выбивались
из последних сип, а штурмфюрер стоит, заложив руки за спину, смотрит, а потом обращается к кому-нибудь (некоторым он дал
презрительные клички): ”Почему ты медленно ходишь, ты болен?” Человек отвечает, что он здоров, ни на что не жалуется.
Но штурмфюрер не успокаивается: ”Нет, ты не здоров”. Был у нас один старик 65 лет, мы все звали его ”Фетер” — дядя.
Штурмфюрер ему сказал: ”Завтра ты пойдешь в лазарет”. Все знали, что это означает расстрел. Этот вечер в бункере был мучительно
тяжелый. Нам было страшно и стыдно, что старого человека уводят на смерть и мы ничем не можем помочь. ”Фетера” попробовали
утешить. Он сказал: ”Зачем меня утешать, я свое прожил”.
Однажды мы пришли с работы, дошли до ямы, вдруг появился штурмфюрер в очень злом настроении. Задает вопрос: ”Кто болен?”
Больных, естественно, не оказалось. Штурмфюрер выстроил всех в две шеренги и сказал: ”Я сейчас найду больных”.
Он подходил к каждому и пристально смотрел в глаза, буквально сверлил человека глазами. ”Вот ты больной, выходи”, — сказал
он одному, затем второму.
Но это ему показалось недостаточным. Он подошел к молодому здоровому парню и спросил: ”Ты со слесарным делом знаком?”
Тот ответил: ”Знаком”. Его также вывели из рядов и сняли кандалы. Всем было ясно: раз с человека сняли кандалы, значит его