Понедельник не кончается никогда (сборник)

Лукьяненко Сергей Васильевич

Внимания особого на меня не обращали. Домовые, рассевшись и разлегшись поудобнее, уставились на Гену.

– Ну, значит, – продолжил тот рассказ, очевидно прерванный моим появлением, – стоит Васек у почетного вымпела победителей соцсоревнования, а смены все нет и нет. Захотелось ему… на минутку… а как вымпел-то оставить? Взял он его под мышку, и в туалет…

Домовые тихонько засмеялись.

– А тут, как на грех, Модесту Матвеевичу, – без особой почтительности сказал Гена, – вздумалось проверку учинить. Заглянул он в кабинет, глядь, а вымпела, инвентарный номер триста шестьдесят

пять – дробь двенадцать, и нету! Ну, паника, сами понимаете, завопил он, побежал, позвал меня, Тихона. Ифритов своих прихватил… тьфу, нечисть заморская! А Васек-то все слышал, соображает, что делать? Бросился опять на пост, вымпел расправил, и стоит, в носу ковыряет…

Домовые начали хохотать.

– Мы с Модестом, – Гена вытащил ногу из огня, засунул другую, – прибегаем – а Васек на посту! И вымпел цел. Камноедов как закричит – мол, «службу не знаешь, куда уходил, негодник!». А Вася, не будь дураком, и отвечает: «Стоял на посту, охранял вымпел. Подошли вы, посмотрели сквозь меня, за голову схватились, заорали, и бежать…»

Хохот перешел в настоящее ржание. Двое домовых от смеха свернулись в мохнатые комки и стали кататься по полу. Даже я не удержался и хихикнул, представив растерянное лицо Камноедова, одураченного хитрым домовым. Единственное, что меня смущало, – история эта казалась смутно знакомой…

– Ну, значит, три дня Камноедов на больничном провел, – продолжал довольный Гена. – Окулиста посетил, валерьянку попил, потом отошел. Но в одиночку больше проверок не учиняет!

– Извините, – не выдержал я, – по-моему, вы придумываете все-таки. Я уже слышал такую историю, только не про Камноедова…

Гена окинул меня гневным взглядом, и я осекся.

– Кеша, кого ты привел, а? Ишь ты, говорливый какой дубль… День как от роду, а уже спорит!

Кеша пихнул меня в бок.

– Отведи его к дружкам, пусть культуре поучится, – распорядился Гена и утратил ко мне всякий интерес. – А вот, еще раз такое было, мужики… Устроил Янус наш, который А-Янус, большущую…

Вслед за Кешей я отошел от печи, виновато посмотрел на домового.

– Ладно, ничего, – буркнул Кеша. – Молод ты еще… Что там Привалову надо, цемента?

– Угу.

– Пойдем…

Из какого-то шкафа Кеша кряхтя достал мешок с цементом, кадку с песком, отсыпал мне в крепкие бумажные пакеты и того, и другого.

– Во, нормалек… К своим-то заглянешь?

– К кому?

– Ой, совсем ты теленок… – Кеша привстал на цыпочки и снисходительно похлопал меня по плечу. – К дублям, вольноотпущенным…

Я хлопал глазами, ничего не понимая.

– Пошли, – решил Кеша. – Провожу попервости.

Раздвинув стену, он направился по какому-то узкому и сырому коридору. Опасливо озираясь, я пошел следом.

– Ты того… как почуешь, что Привалов тебя распылять собрался, сразу линяй, – поучал меня Кеша. – Нечего дожидаться… придешь ко мне или к своим, сразу…

Конечно, знатоком института я себя не считаю. Куда мне до Корнеева или Ойры-Ойры! И все же шли мы путями такими удивительными, что порой у меня глаза на лоб лезли. То узкий коридор, по бокам которого текли булькающие огненные ручейки, то зал, заполненный зелеными пупыристыми

пузырями, упругими, как резиновые мячи. Среди них приходилось проталкиваться, причем, по словам Кеши, делать это следовало осторожно, «чтоб не взорвались». Какое-то время я тешил себя гордой мыслью, что первым посещаю эти катакомбы, но потом обнаружил на попавшемся под ноги зеленом кристалле бирку с инвентарным номером и надписью «Ключ, зеленый» и загрустил.

Коридор наконец кончился, и мы вышли в большую гулкую пещеру, видимо, где-то глубоко под фундаментом НИИЧАВО. Здесь, как ни странно, пахло обжитостью и уютом. Вдоль стен тянулись делянки мха, перемежаемые маленькими хижинами, грубо сколоченными из досок и кусков картона. Стены их были испещрены непонятными картинками. Над дверью одной я с удивлением обнаружил надпись «Машина вычислительная электронная, «Алдан», и на мгновение замер. Присмотревшись, однако, я понял, что хижины сооружены из пустых упаковочных ящиков.

С каждой минутой происходящее становилось все интереснее.

– Вот тут лифт, обратно на нем поднимешься, – ткнув пальцем в ржавую железную дверь в стене, сказал Кеша. – Через казармы не ходи, заплутаешь… Во! Твои сидят, пошли!

В дальнем углу пещеры и впрямь горел небольшой костер, возле которого сидела кучка людей. Вслед за Кешей я двинулся к ним… и остановился, как громом пораженный. Здесь были все наши! Витька Корнеев, Роман, Володька… ой… А-Янус и У-Янус! И Кристобаль Хозевич, и Федор Симеонович!

Самым удивительным мне показалось даже не их странное собрание, а то, как бесцеремонно себя вели Витька и Роман. Они спорили с Кристобалем Хунтой, причем без малейшей тени пиетета.

– Да ты сам посуди! Не будет твое заклинание работать! – кипятился Роман.

Кристобаль Хозевич пожимал плечами, но возражать не пытался.

– Эй, дубляки! Я вам приваловского привел! – крикнул Кеша. И я наконец-то понял – передо мной сидели вовсе не сотрудники института, а их дубли.

Ой. Кристобаль Хозевич… да нет, не он, конечно же, а его дубль, поднялся.

– Садитесь, наш юный товарищ, – вежливо сказал он. – Не смущайтесь, все мы поначалу смущались, но это быстро пройдет.

– М-милости п-просим. – Федор Симеонович подвинулся, тяжело ерзая на длинной доске, водруженной на пару чурбанов. – Мы тут п-проблему обсуждаем… обычную, знаете ли, о п-падении м-магических способностей у д-дублей.

Я стоял как вкопанный.

– Да садись, дубляк заторможенный! – завопил дубль Корнеева, и привычная грубость привела меня в чувство. Я бухнулся на скамью рядышком с дублем Киврина и услышал деликатное покашливание домового Кеши.

– Ну, пошел я…

Вяло помахав ему рукой, я стал оглядывать собравшихся. Были они вполне похожи на себя-настоящих: Кристобаль Хозевич ничуть не терял элегантности, Корнеев – грубости, Киврин заикался не меньше, чем раньше. На меня деликатно не обращали внимания, и я стал приходить в себя. Как ни странно, но сознание мое упорно отказывалось считать сидящих вокруг дублями…

– П-полагаю, следует п-попробовать еще раз, – сказал Федор Симеонович и стал делать пассы. На него внимательно смотрели.