Понедельник, ровно в полдень

Суэйн Джон

– Подними повыше. По всеобщему мнению, у Фрэнки малость темновато, сказал Бостонский Боб.

Джонни поднял флакон и присмотрелся. И едва не выронил склянку. Внутри плавали человеческие глаза. Трясущейся рукой Джонни поставил флакон на стол.

– Видишь, Джонни? Я был дураком. Думал по молодости, что мне сам черт не брат. Но тот парень

настиг меня. Он не произнес ни слова, не стал меня слушать. Просто взял столовую ложку, и вытащил глаза из моей дурной черепушки. Знаешь, какая была боль? Даже теперь, когда я вспоминаю об этом, мне становится больно.

Джонни затрясло. Больше всего на свете ему хотелось встать и уйти, но тело отказывалось повиноваться разуму.

– Гляди, Джонни, - Бостонский Боб снял очки, и Джонни увидел зияющие пустые глазницы. Он едва удержался, чтобы не испортить воздух. Боб водрузил очки на место, и страшные глазницы исчезли.

– А теперь послушай меня ещё немножко, - продолжал Боб.
– Работаю я не один. Я даже не главный в деле. Я работаю на того самого парня. Прикрываю его. Если что-то стрясется, за решетку отправлюсь я, а не он. Но стоит кому-то его кинуть, он отыщет, как отыскал меня. Понимаешь, куда я клоню?

– Д-да, - заикаясь, ответил Джонни.

– Хорошо. Запомни две вещи. Долг надо вернуть в срок. И я тебе ничего не рассказывал. Нарушишь одно из этих условий, и парень придет к тебе. Ты понял?

– Как не понять...

Бостонский Боб извлек из другого кармана толстую стопу сотенных бумажек. Привычным движением он отделил стопку потоньше и протянул её Джонни.

– Держи свои четыре штуки. Можешь пересчитать, если угодно, но у меня рука набита. Я уверен, что там столько, сколько тебе нужно.

Джонни с опаской взял деньги и встал. Ему уже не хотелось пить четвертую порцию виски. Лишь бы поскорее убраться отсюда. Он повернулся, но голос Бостонского Боба заставил его остановиться.

– Джонни, ровно в полдень.

Боб постучал пальцем по линзе своих очков,

и Джонни опрометью выбежал из бара.

Он откинулся в кресле и внимал звукам кантаты Баха. Классическая музыка успокаивала. Слушая дивную мелодию, он представлял себе, будто видит, как перед его глазами плавно танцуют ноты. Впрочем, глаз у него уже не было.

Квартира располагалась прямо над баром. Очень удобно: после закрытия заведения можно подниматься по черной лестнице, и никто не заметит. Кроме Проворного Фрэнки, но он будет молчать. Ведь Фрэнки служил в его взводе в Корее. И был рядом, когда рванула та противопехотная мина, и острые как бритвы кусочки стали, сшибая ветки и пронзая воздух джунглей, подобно смертоносному ливню обрушились на него. Интересно, какова вероятность лишиться обоих глаз и не получить больше ни единой царапины? Тут никакая математика не справится.

Он помнил, как целый год валялся в госпитале для ветеранов и мечтал о смерти. Как мучительно не хотел, чтобы его жалел каждый встречный и поперечный. В тот долгий одинокий год ему в голову пришла мысль, пришла, казалось, сама собой, поначалу смутная, но потом он принялся так и сяк обдумывать её, оттачивать, шлифовать, облекать в плоть. Ну, а остальное было делом техники.

Взвод уцелел. По сути дела, ранение получил только он, командир. Парни были дружные, и все поддерживали с ним связь, помогали, если ему случалось попасть в город, где жил кто-нибудь из них. Этот городок был третьим по счету. Он поживет здесь два-три года, а потом двинется дальше.

Он поставил склянку с глазами в холодильник, где уже стояло несколько таких сосудов. Бубба Рэй снабдил его ими благодаря любезности бездыханных доноров из отделения невостребованных трупов в морге одного большого города...

Музыка достигла крещендо. Он рассеянно похлопал ладонью по столу и нащупал свои темные очки. Надел. И почувствовал, как ему уютно.