Понимание
Шрифт:
Ванда, Лета и Дея совсем маленькие. Они тяжело дышат и почти не шевелятся. Номера на лбу налиты кровью, по крайней мере, так мне кажется. Вот их я еще и обнимаю, моля Мироздание дать мне силы и умение, чтобы спасти всех.
Витя умер, судя по всему, по просыпании, а остальные мальчики – и того раньше, так что у нас только девочки; вместе с Иришкой их одиннадцать, ну и я двенадцатый, хотя номер на лбу у меня семнадцатый. По какому принципу наносятся эти номера, мне неведомо, но они есть…
Вроде бы в Темных Веках что-то подобное было, но я просто не помню уже, да и нет у меня сил больше. Только одно дает
– Сейчас покормим маленьких, а потом переедем в другую комнату, – сообщаю я Иришке, еще раз ее погладив.
– А зачем? – интересуется она, тянясь к руке.
– Я постараюсь вас спасти, – негромко объясняю ей. – Отвезу к людям, для которых вы не игрушки, а очень важные…
– Избавиться хочешь? – глаза становятся просто огромными.
– Да нет же! – я и не знаю, как ее убедить в том, что не предам. Это же почти невозможно, они никому не доверяют…
Видя, что убедить Иришку трудно, я отправляюсь за едой. Просто не представляю, как подобрать слова, чтобы она поверила. Может быть, Разумные смогут? Должны же у них быть способы убедить этих детей в том, что все плохое закончилось! Лишь на это я надеюсь.
Раздав брикеты, которые достаю из ящика с надписью «корм», я помогаю малышкам насытиться, насколько это вообще возможно. Смотрю на каждую из них и понимаю – пора. Просто пора, и выхода нет. Поэтому выхожу из каюты, отправившись за тележками. Кто знает, для чего их использовали раньше, но сейчас мы с Иришкой на них перевезем малышек. Пусть Мироздание меня услышит и даст шанс!
Увидев тележки, дети не пугаются уже, спокойно относясь к пересаживанию. Ириша смотрит на меня со странным выражением в глазах. При этом я стараюсь донести до нее, что там, куда она попадет, я тоже буду. Может быть, выглядеть буду иначе, может быть, иначе называться, но я буду обязательно, и я вижу: она верит мне. Я не уверен в том, что говорю, просто верю в Человечество. Люди обязательно согреют этих малышек и смогут вылечить.
Двигаясь с тележками по темному коридору, я раздумываю о том, что делать дальше. В малом корабле есть лежанки, но как дети перенесут полет? Впрочем, у нас нет выбора, и я это очень хорошо сейчас понимаю, завозя тележки внутрь.
– Что это? – спрашивает меня Ириша.
– Это корабль поменьше, – объясняю я. – Если что-то случится с мусорщиком, вы останетесь в живых.
– За что? – этим вопросом она ставит меня в тупик, но затем я понимаю, почему она так спросила.
– Потому что так надо, – отвечаю я ей, на деле не ответив, но Ириша успокаивается. Накидка на ней как древнее одеяние смотрится, но лучше так, чем вообще никак.
Рассадив малышек, я подхожу к каждой, чтобы погладить на прощанье, а затем и к Ирише. Я сейчас буду говорить на языке Первых Друзей, поэтому разумные всё поймут. Главное, чтобы о мнемографе догадались. Ириша меня сейчас как раз не поймет, но кому нужно, смогут услышать мою последнюю весточку. Я обнимаю Иришу и начинаю говорить, спокойно отделяя фразы, отчего кажется, что
– Разумные! Я хочу рассказать вам об этих детях! – начинаю я, выкладывая затем всю информацию, что у меня есть. Часть ее мозг просто отбросит, но я надеюсь – меня услышат.
Я говорю и о том, какого свалял дурака, и о том, как все исправлю сейчас. В эти минуты я прощаюсь с Человечеством, готовясь уйти туда, куда уже ушли и мама, и сестренка. Нет, я вовсе не жалею себя, а лишь надеюсь на то, что у малышек появятся близкие, потому что так правильно. Я знаю, люди сделают все как надо, только бы нашли корабль. Кстати… Тут ведь должна быть связь! Можно же запрограммировать… Или нельзя?
Закончив говорить, я обнимаю Иришу, а затем оборачиваюсь на пульт. Нет, я с ним не справлюсь, значит, положимся на волю мироздания. Еще раз повторив, что мы обязательно встретимся, я показываю Иришке, где взять воду и еду, а потом отправляюсь восвояси. Внутреннее ощущение говорит, что времени совсем нет.
Бегом добравшись до рубки, я падаю в кресло, нажатием кнопки активировав двигатели. И в этот момент рядом совсем проносится что-то желтое – нас, похоже, нашли, поэтому я подаю все рукояти странной формы вперед, что, как я знаю уже, означает ускорение. Мы все это время болтались у черной дыры, отчего я вхожу в нее с постоянным ускорением, затем дважды нажав кнопку прыжка.
Экран расцвечивается яркими полосами, перед глазами закручивается плазменный колодец, а я чувствую, что смерть уже совсем рядом. Все больше полос, ярких столбов и молний, все ярче сияет вокруг непонятное пространство, при этом пот заливает глаза. И вот когда кажется – прошла вечность, я понимаю, что нужно делать, в самый последний ощущаемый мною момент нажимая кнопку отстрела всех спасательных средств.
Звезды, как же больно умирать…
Сириус, восьмое гагарина. Сергей
Насладившись моим недоумением и искренним удивлением, деда только рассмеялся. Разумеется, никто меня не собирается ставить командиром, но офицерское звание все-таки временно присвоили. Значит, для чего-то мне нужно «право приказа», то есть право быть услышанным разумом корабля. Однако спрашивать я не тороплюсь, пока взрослые дяди и тети обсуждают.
– Саша, у тебя же Вэйгу последнего типа? – интересуется деда.
– Да, недавно блоки меняли, – кивает деда Саша. – Думаешь его на «Варяг»? Мысль хорошая, у меня там много чего есть, а кем?
– Вахтенным начальником, а командиром квазиживого, – предлагает деда, и я вижу: все с этим согласны. – Ну и добавить там по списку…
– Нужны медики, – встреваю я. – Детские… Потому что у доченьки…
– Я помню, – кивает мне дед. – Значит, так и решили.
Юмор ситуации в том, что из всех присутствующих посылать можно только меня. Это не только я так чувствую, тетя Маша подтверждает, а вот дальше для нее пусто, то есть прогнозирование невозможно, и что это значит, я осознаю даже очень хорошо. Если интуиты не могут спрогнозировать, то или вмешаются Творцы, или дети станут нашей семьей. В отношении семьи только такие интуиты, как деды, могут что-то сказать. Ну что же… рассказы о прошлом что прадеда, что дедов меня вполне подготовили, а папой я уже стал. Едва-едва восемнадцать – и папа, вот такая сказка получается.