Понтий Пилат. Психоанализ не того убийства
Шрифт:
Хотя, как у них водится, слёзы в три ручья… Жалостью это называют… Себя бы пожалели, дщери троянские, ведь что вскоре сделают с вашим городом!
Но они не защитили…
Но… Но ведь у всех жрецов всегда бывают ученики, как иначе? И они не защитили! Наверно, ученики разбежались…
Стоял народ и смотрел… Соучастники убийства… Того, Кто мог их спасти…
Душили воины, блудницы, жёны, душили калеки, священники, придворные поэты, душили площадные певички, «уважаемые граждане», ремесленники, душили даже землепашцы…
Ничего в
Может, эти скульптурные гады не символические змеи?
Но если ты, мудрый Лаокоон, поднял копьё, то… то кто-то его… принял и понёс дальше?!
А может… может, ты ради одной только Кассандры? Ведь она же могла сойти с ума! Она говорила Истину, но всем был люб обман!
Мыслить не как толпа и притом верно!
Что чувствовала Кассандра, когда её объявили сумасшедшей?..
Подкосились ноги? Упала?
Прислонилась к городской стене — теперь уже не могущей защитить город…
Прислонилась?
Руки?
Пальцы?
Я же чувствую влажный холод остывшего за ночь камня!
Ну вот, теперь и слёзы у меня на глазах.
Совсем… обабился?
В чьём я сейчас теле?..
Кассандре нужно было ободрение? Да оно мне было нужно!
Ты, Лаокоон, жрец при Аполлоне, а уж кто-кто, а твой-то бог знает будущее!
Будущее?
Что она ещё должна была совершить?
В своей жизни или в жизни своих потомков?
Сама Кассандра не осталась даже книгой.
Жизнь у Кассандры, скажут, не сложилась. Ахейцы, это порождение «коня», её изнасиловали. И не где-нибудь, а в алтаре храма Афины! В храме! Святотатство! Этих жеребцов не мог остановить даже страх расплаты за святотатство: нарушить неприкосновенность молящего защиты у богини! И ведь расплатились: по просьбе Афины Посейдон утопил их всех…
Потом Агамемнон сделал Кассандру своей рабыней и через некоторое время отвёз в свой дом в Микенах, к своей наезднице. Ему неверной. Там, говорят, Кассандра и была умерщвлена… Той самой наездницей?..
В чём же был великий смысл её жизни?
Что после неё осталось?
Изнасилована? А может, у неё был ребёнок?
Был, как не быть…
Но ведь её ребёнок тоже должен был стать рабом! Сама рабыня, отца хуже чем нет, да и неизвестен… Аякс в алтаре храма был первым, но, видимо, не единственным.
А ребёнок? Быть в рабах с ощущением, что ты не раб, а некто, только вот кто — неизвестно.
В театрах толпе внушают, что Кассандра — царская дочь. Но как такое может быть, что царскую дочь никто не стал слушать? Царских дочерей слушают внимательней, чем царей, сами же цари в первую очередь.
«Кому как не мне, — скованный дорогим плащом Пилат криво усмехнулся, — этого не знать?»
Приам её не послушал — не он её отец!
Если не врут поэты, и Кассандра жила в семье Приама, то она тоже из сирот — царём удочерённых? Или её подменили в колыбели? Да мало ли возможно ухищрений Мойр?..
Странная она, Кассандра. Приняла Аполлона-Истину,
А может, врут наши поэты-лизоблюды?
Если б она отдалась Аполлону, то тем разоблачила бы себя: обычная б…
Мантисом вообще, видимо, может быть только дева…
Интересно, а как священники и старцы свою неприязнь к Кассандре объясняли в своём кругу?
Объявили её шлюхой?
Это самую-то порядочную женщину города?
И ведь, скорее всего, нашлись «уважаемые граждане», которые не посовестились объявить, что чуть ли не лично взяли её в прелюбодеянии…
А кто выдал, что она скрывается у алтаря Афины? Надо полагать, сами служители Храма…
Священники против мантиса…
Посвящая символ страсти и похоти Деве, про Кассандру, видимо, вслух говорили: «шлюха» — а она, верно, всё слышала. И видела, как внимает этому слову толпа. Какой позор: на площади, посреди толпы знакомых ей с детства горожан! Всё равно что за волосы туда приволочь! Как взятую в прелюбодеянии! Оболгали — и не оправдаться! И эта толпа, которая так любит ложь! Ещё говорили про Кассандру: безумна. Можно сойти с ума — от бессилия что-либо изменить…
Но Лаокоон поднял в её защиту копьё Истины!
Она не могла этого не понять.
И он погиб… Знал, что погибнет… Смертью смерть попрал.
Так было надо?
И чудной души Кассандра с ума не сошла. На её глазах обрушились стены и кровли домов, погибли многие жители города, она претерпела ужасы власти осаждавших — но осталась жива… И Лаокоон жив в ней.
Где он сейчас? Или она?
Где?
Где же быть мантису Аполлона, как не на Его родине?
Гиперборея?..
А ведь всё повторится…
Знание, о котором нужно до времени молчать… Иначе или задушат, или сожгут, а то и распнут…
А может, «она» в Гиперборею ещё не ушла, а всё ещё где-нибудь рядом?..
Какое мужественное лицо у Копьеносца! Это же лицо Воина! Он, когда восхотел помочь, знал, на что шёл.
А смог бы так я?
Поднять копьё Истины?
И чтобы ненависть толпы и «избранников народа»? И жрецов? И поэтов? Весь мир — извечная Троя!
Боги, по силам ли такое человеку?
И глаза у него какие… Какая в них мощь!
Глаза? Но не такие ли они порой и у меня?.. А?
Глаза…
Почему я наречён Копьеносцем?!..
Может, я — он?.. Может?!.. Опять же — Водолей…
Пилат отёр покрытый испариной лоб, тронул флягу, с сожалением ощутил её пустоту — и отошёл от притягивавшей его, непонятно почему, скульптуры. Но особенно любимое им состояние бессловного полупрозрения совсем не ушло, как не уходит ни от кого ни ощущение своего далёкого в тысячелетиях прошлого, ни предзнание о своём в тысячелетиях будущем.