Поп Чира и поп Спира
Шрифт:
И как раз в этот именно вечер, в пятницу, когда они так беседовали, вошёл отец Чира, волоча за собою ящик с покупками.
— А-а-а! — вырвалось у всех.
— Ну, как дела? Не ждали? — спрашивает Чира, вслед за которым ворвалась волна свежего, холодного воздуха, отчего в комнате сразу запахло сеном и навозом.
Все заволновались. Меланья тотчас бросила работу и кинулась рассматривать покупки.
— Что вы мне купили, папа? Ничего не забыли?
— Ну, Чира, как? — нетерпеливо спрашивает матушка Перса. — Получил тот
— Всё, всё, точно по инструкции купил, — отвечает Чира Меланье.
— Так как же?.. — повторяет вопрос попадья.
— Потом, немного погодя… всё узнаешь.
— Получил ты удовлетворение? — спрашивает матушка Перса, которая совсем недавно, недели за две, за три до этого пополнила свой и без того богатый словарь ещё и этим словом.
— Да погоди ты, господи… дай отдышаться! — просит отец Чира. — Свалится человек, как говорится, с груши, и то отдувается, а каково же мне после такой дороги? Погоди…
— Ах, папа, ум готес вилен [100] , — возглашает Меланья, рассматривая рисовую пудру, — что вы наделали! Такая грубая пудра!
— Ну, что есть, то есть, не я её молол! Какую заказала, такую и купил.
— Нет, душенька, — говорит матушка Перса, пробуя пудру на ощупь, — не грубая, это лицо у тебя очень нежное, потому так и кажется.
— А зачем тебе это? — спрашивает её Пера.
— Ах, не мешайся в наши дела! — говорит Меланья, легонько и нежно ударяя его по руке.
100
Ради бога (нем.).
— А разве не лучше, чтоб лицо было натуральным, каким сотворил его господь бог? — спрашивает Пера.
— Ах, я хочу быть для тебя и белее и красивее всех, всех женщин! — говорит Меланья и украдкой гладит его по щеке. — Все вы, мужчины, нас порицаете, делая вид, что это вам не по душе, однако все с удовольствием оглядываетесь, как только заметите что-нибудь этакое…
— Ну вот… — говорит поп Чира, доставая из ящика покупки, — вот и тебе, мать: как видишь, и тебя не забыл… Впрочем, сама угадан, что я тебе привёз! — требует он и прячет покупку.
— Ах, мама, сюрприз! А-а-а!
— Уж не очки ли купил?.. То ли зима и рано смеркается, то ли ещё что, только стала я рано откладывать вязанье, — пригодились бы, пожалуй…
— Ах нет, мама! Зачем тебе очки? Кого тебе суждено было увидеть, ты увидела много лет назад. Ха-ха-ха!
— Уж не молитвенник ли?
— Нет, не это… Ну, не стану тебя мучить… — говорит отец Чира и протягивает ей ботуши.
— О, ботуши! Как приятно будет зимой! А сколько ты заплатил? — спросила она, измеряя их. — Пядь и три пальца в длину, пять в ширину. Как раз. Сколько стоят?
— Три с половиной.
— Ассигнациями?
— Какими ассигнациями?
— Сребра! Ах,
— Можно вернуть, торговец обещал принять…
— Ну, пускай уж, что там! — говорит попадья и с удовольствием поглядывает на новые ботуши, сравнивая их со старыми на ногах. — А у кого ты фланель покупал?
— Э, почём я знаю! Не посмотрел на фирму.
— Поглядим, не обманули они тебя? Сколько локтей взял?
— Двадцать семь.
— И сам держал локоть?
— Ещё чего, локоть держать. Довольно и того, что глядел в четыре глаза, а мерил один еврейчик. Двадцать семь с походом…
— Ну-ка, проверим! — говорит матушка Перса, берёт локоть и мерит. — Что я сказала?.. Двадцать шесть с третью! Ну, что я сказала?.. Обмерил, прохвост!..
— А ведь как следил!
— Нужно было самому держать локоть. Воры они все; вор на воре сидит, на глазах украдут. Вот со мной такого не бывает.
— Э, не бывает! Задумают украсть, так хоть в сотню глаз гляди, не поможет! Лучше распорядись, чтобы сделали мне айнпренсуп, знобит меня что-то.
— Ворюга проклятый, на глазах у живой души украсть две трети локтя!! Всегда так бывает, когда мужчины берутся не за своё дело! Ни торговаться не умеют, ни обратиться куда следует, ни проследить, чтоб не украли! Прохвост этакий! — негодует матушка Перса. — Не терпится ему из поповой фланели справить своим жиденятам эти ихние «отченаши»!
— Сходи на кухню, Меланья, и скажи, чтоб сготовили айнпренсуп для отца, — просит Чира, — прозяб я в дороге.
— А вы куда собрались? Оставайтесь ужинать, — уговаривает Перу матушка Перса.
— Простите, я вернусь сразу после ужина, — говорит Пера.
— Ну, ладно, только обязательно.
Меланья и Пера выходят, а из кухни вскоре доносится: «Ах!»
— Итак? — поднимаясь, спрашивает матушка Перса, сидевшая как на раскалённых углях. — Итак, чем кончилось? Приехал тот?
— Приехал, — тянет отец Чира и проводит ладонью по лбу. — Вон у себя дома.
— Приехал? — переспрашивает удивлённая попадья и садится.
— С чем уехал, с тем и приехал!
— Ну, дальше…
— Ну-у-у, а дальше… ничего не было.
— Как это не было? Значит, будет? — допытывается попадья, встаёт, снова садится, начинает без всякой нужды нервно перекладывать покупки с одного места на другое.
— Что было, то было; кому полагалось, тому и всыпали.
— То есть ему всыпали?
— Да нет, как всегда, всыпали твоему велелепному супругу.
— Не понимаю… А он?
— Выкрутился. Мне всыпали, а он выкрутился, как всегда! Поняла хоть теперь? — сказал отец Чира и, встав, зашагал по комнате; попадья тоже поднялась и тоже заходила: он в одном направлении, она в обратном.