Поп и пришельцы

Хаецкая Елена Владимировна

На самом деле ничем стыдным или заразным Стасик не хворал, а просто так иногда казалось из-за его обыкновения ночевать там, где заставала ночь: на берегу Шексны, под стеной церкви в кустах, а зимой – то на почте под батареей электроотопления, то на подстанции, а то и в хлеву под брюхом буренки. Когда Стасик не спал, глаза его непрестанно двигались на застывшем тонком и бледном лице, словно выискивали в прозрачном воздухе ангелов или бесов, и от этих изнурительных поисков Стасик всегда страдал.

Однажды – с этого и началась бесконечная

осень 2240 года – он заснул посреди дня на автобусной остановке в двух километрах от села, на шоссейной дороге, которая связывала Поярково со всем остальным обитаемым миром. Остановка была большая, прочная, крытая прозрачным стеклопластиком. К одной из боковых ее стен был пристроен небольшой киоск, где иногда летом вдруг появлялся человек, у которого можно было купить теплое пиво или леденцы. Однако чаще всего киоск пустовал, а пыльное стекло его стенки изнутри облепляли выгоревшие ценники без товара. Другая стена остановки украшалась мозаичным изображением кролика в русской рубашке и шароварах.

Стасик любил смотреть на шоссе. Оно казалось ему таинственным и иногда как будто само собою двигалось в дальние миры. Любил он и наблюдать прибытие рейсового автобуса: как он уверенно катит сперва к Пояркову, а затем прочь; гадать о пассажирах – что за нужда сорвала их с места и погнала куда-то, словно опавшие листья? Кто ждет их дома? К кому они едут в гости? В стасиковых мечтах выходило так, что все эти люди были счастливы и ехали навстречу еще большему счастью. От этих мыслей он тихонечко вздыхал.

Иногда выходившие пописать в лес дамы подавали Стасику рубль. Стасику виделось в их походах в лес что-то невыразимо трогательное, целомудренное. Он вообще ужасно жалел женщин. «Они ведь как ангелы, – говорил он отцу Герману. – Если не станут отягощать себя земными заботами, барахлом всяким, кофточками, маникюрами, то и по земле-то ходить не смогут, а мы их еще и осуждаем».

У Стасика был один любимый куст при дороге – осенью его листья становились густо-красными, так что среди желтых и зеленых пятен он один пылал, как костер, дерзкий, пышный и радостный. Разглядывание куста приводило Мрыхова в восторг – он начинал прозревать языки пламени и необычайное, прекрасное, небесное лицо. Но никогда до конца так ничего и не увидел, а от усталости всматривания частенько засыпал.

Вот и в тот день заснул и спал, наверное, долго – одеревенел; за полчаса до прихода по расписанию автобуса его пробудили. Какие-то незнакомые. Один настойчиво тряс за плечо, другой стоял за спиной и был пока Стасиком не видим.

– Ты это что, братан, спишь? – сказал один. Он был высок, плотен, в свежем камуфляжном костюме и новых ботинках. Широкую талию охватывал ремень с бляшечками. От него пахло военторгом и чуть-чуть – хорошим одеколоном.

Мрыхов сел на лавке, потер лицо ладонями. Камуфляжный стоял перед ним и улыбался. Что-то с этим парнем было не то. Стасик это не столько видел, сколько ощущал. Но что именно не то – этого Стасик

осознать не успел, поскольку камуфляжный парень уселся рядом на лавку, сунул Стасику широкую теплую ладонь и заговорил приветливо и развязно:

– Анатолий. Рыков Анатолий. А тебя как звать, братан?

– Мрыхов Стас, – полусонно представился Стасик.

– Не знаешь часом, Стас, автобус скоро?

– Может, через полчаса, – сказал Стасик. – Если не сломается.

– Ты, братан, здешний или тут проездом? – продолжал бодро камуфляжный Рыков. Ремень на нем уютно поскрипывал.

– Здешний…

– Собрался куда?

– Нет, я просто… Автобусы люблю… Я здесь… думаю… – невнятно объяснил Стасик.

Рыков Анатолий с удовольствием хлопнул себя по коленям и засмеялся.

– Вот занятие! А? – Тут он повернулся ко второму, стоявшему в полутьме остановки, и, поскольку тот не подавал признаков жизни, позвал: – Корнилий!

Корнилий зашевелился, брякнул чем-то жестяным, перешагнул через лавку и сел рядом со Стасиком с другой стороны. Стасик покосился и увидел очень мускулистые волосатые ноги в шортах с широкой бахромой, а сверху – майку в блестках и красную накидку, как от дождя.

– Вот, братан, знакомься – Корнилий, вместе служим, – представил бравый Рыков.

Стасик и Корнилия подержал за мозолистую лапу. Решил вежливо поддержать разговор:

– К нам, значит, в отпуск?

– Проездом, – хрипло сказал Корнилий.

– Дельце у нас, братан, – молвил Рыков загадочно и тотчас нахмурился. – А там кто идет? Тоже местный?

Стасик встал со скамьи, вышел на шоссе, посмотрел. На грунтовке, что вела от шоссе в Поярково и дальше, через все село, к хозяйству Драговозова, показался Адусьев. Шел не спеша, но явно по делу – не на прогулку.

– Знакомый твой? – осведомился Рыков. – Что он на тебя так пялится?

Адусьев и впрямь, завидев Мрыхова, неприятно сощурился, а потом приметил и приезжих и чуть замедлил шаги.

– Это Игнатий Федорович, – сказал Стасик. – Магазина нашего хозяин. Не любит он меня очень.

Адусьев приблизился, сквозь зубы сказал «здрассь» неизвестно к кому обращаясь – глядел мимо. Осмотрел внимательнейшим образом пустой киоск.

– Я прошлым годом проезжал – тут пивом торговали, – громко промолвил Рыков.

Адусьев дернул плечом, повернулся наполовину, невнятно сказал не то «ну да», не то «ну и что».

– А этим годом смотрю – нет чего-то, – продолжал Рыков. – Ты организуй, да?

Чем больше говорил Рыков о пиве, тем более он казался Стасику неестественным.

Адусьев влез рукой в окошко ларька, зачем-то отодрал ценники, до каких дотянулся, сложил их стопкой и сунул в карман. Почти сразу после этого на шоссе показался автобус, а на дороге – ветеринар Георгий Иванович в ситцевой рубашке и две тетки из Верхних Турусов, одетые как для города и вооруженные большими сумками. Завидев автобус, все трое припустили бежать к остановке.