Поп-книга
Шрифт:
Меня проинструктировали насчет следующего появления Вонючки Билли. Я не заморачивался, ведь он должен был прийти на Катиной пяти- или шестидневке. Так и случилось. Пришел он вечером, перед закрытием, как-то сама собой нарисовалась водка. Помню, мы все сели впятером (столько нас на данный момент осталось) вокруг табуретки-лесенки, типично бибиотечной, на которой красовалась пол-литровка и какой-то салатец, а также пластмассовые стаканчики с дешевой запивалкой. В. Б. завел речь, держа стопарик; все засохли, внимая. Наконец, выпили. Я очень грамотно рассадил хозяев и гостя: Катя находилась не рядом со мной, а с этим умником, но сидела-то
С В. Б. Катя, естественно, покувыркалась, и опять я имел с ней психоделические разговоры в курительном кабинете. Заведующая стучала в дверь и возмущалась: хватит курить, кто же работать будет. Оля смеялась, а Вонючка Билли со своей рязанской харей решил умотать в Израиль (ну да, еврей. Такой же, как и я). У него там жена, вот как. И дети. Катя опять плакала и спрашивала меня, как жить. Знаете, выражение «сердце защемило» вовсе не литературное, вот как раз там-то, в курилке, это до меня и дошло. Я смотрел на заплаканное Катино лицо. «Выходи за меня замуж», — все время хотелось сказать мне, но в этот раз сдержался. А дальше было, конечно, хуже: не прожив на земле обетованной и двух месяцев, В. Б. вернулся в Питер, причем чуть ли не автостопом: пять тысяч баксов, лежащих в кармане его куртки, исчезли таинственным образом — вот так. После посещения семьи.
Они начали жить с Катей по-прежнему, только на одну ее зарплату. Раньше Билли был крутым юристом, и неплохо зарабатывал, но по приезду восстановиться на прежней работе не удалось. Сунулся в другие конторы — оказалось, везде юристов, как собак нерезаных. Они начали пить. На нашей работе это, впрочем, никак не сказывалось — поутру Катеринка приходила, как всегда, свежая и сияющая. При этом паленую водку (на более дорогую денег не было) им приходилось закусывать аспирином, чтобы потом голова не болела, — так сама мне призналась Катя.
Жалеть? Конечно, я жалел ее. Смотреть на все это было горько. В голове у меня крутилась, как закольцованная лента в автоответчике, та же мысль: Катя, выходи за меня.
Я был готов взять ее такой, заблудшую овцу, и стать пастырем. О-о, как возвышенно это звучит. Она тосковала; мое плечо было, как всегда, подобием подушки. Низко наклонялась. Я вынимал голову, спрятанную между ног, одетых в модные джинсы, и пытался как-то ее убаюкать и вразумить: Катя, Катя, все будет хорошо, все наладится. Только выйди за меня…
— Ты закончила с отчетом? — я грохотал бутылками, сегодня было выпито больше, чем я ожидал.
— Да. Сейчас пойдем. — Что-то, происходящее в компьютере, Кате не нравилось: она видела на мониторе то, чего я постичь не мог. Тупо перебирал пустые емкости в полиэтиленовом мешке — их надо было выкинуть по дороге. В холодильнике лежали два литра (20x100 мл) спирта, купленного в аптеке: утром специально поехал нетрадиционным путем, дабы посетить лавку химикалий. Сгреб пузырьки и упаковал. Потом это сыграло не очень веселую роль.
Винда выдала прощальный сигнал.
— Все.
Мы вышли. Катя заперла дверь. Народу было немного, двенадцатый час. Подзасиделись сегодня.
Пошли к метро.
«Следующая станция…»
«„Владимирская“. Осторожно, двери закрываются! Следующая…»
«„Пушкинская“…»
«„Технологический
«„Балтийская“…»
«„Нарвская“…»
«„Кировский завод“…Осторожно…»
Метрошная толпа не была прикольной. Когда-то мне было интересно наблюдать за людьми, теперь я потерял к ним интерес. Любовался Катей. Она ехала в мой район. Не ко мне, конечно, это было бы полной фантастикой, а к подруге.
На «Ленинском» мы вышли. Неторопливо побрели дворами. Очки, что ли, надеть? Так ведь и так темно. Спешить некуда. Наконец добрались до нужного дома.
— Спасибо, Яков, — сказала Катя, протягивая мне руку в пестрой рукавичке. О, почему я не заорал сумасшедше и не пустил себе пулю в лоб? Воображаемый ПМ уже начал материализовываться в кармане.
— За что? — мне уже хотелось блевать, по крайней мере, харкнуть. По пути я взял «бомбу» крепкого. Катерина, эстетка, попивала из 0,33.
— За то, что ты меня любишь. — Катя потянулась ко мне, чтобы поцеловать в щеку, но я не сделал ответного движения. Впрочем, и не отстранился. Пошлятина какая.
— Катя. — Я присел на оградку и показался себе в очередной раз очень умным. — Катя, ну почему все так?
Выпил. Катя молчала. Снег то шел, то переставал идти. Теперь мне предстояло двигаться пешком до «Ветеранов», а там — бог подаст.
Достал сигарету и закурил. Паршиво-то как! Любовь.
— Знаешь, а я тебя тоже люблю. По-человечески…
— Пока. — Я пошел. Может быть, я действительно дурак, только вот не люблю, когда меня любят «по-человечески». Дрэк.
Я пришел на «Ветеранов» — это заняло минут пятнадцать, вряд ли больше. Было не так уж поздно, четверть первого где-то, или половина, можно было словить какой-нибудь шальной троллейбус. 20 на 100 бултыхались в сумке. Злачный павильон работал. Я взял еще одну полторашку, хотя в первой и оставалось топливо.
Потеплело. Снег начал таять. Я побулькивал. Странно — ведь внутри ларька не намного теплее, чем снаружи, почему же пиво теплое? У печки стояло?
Чувак в двух десятках шагов выразительно глядел на меня, видимо, ему хотелось присоединиться. Так прошло еще минут пять или десять. А может быть, и двадцать. Троллейбус не приходил, и делать этого не собирался.
Мы остались вдвоем — кто уехал на тачке, кто ушел пешком.
— Меня зовут Костя, — сказал некто, подойдя ко мне. Я протянул ему бутылку. Он отпил.
— Яков.
Знакомство состоялось.
— Как вы думаете, транспорт какой-нибудь будет?
Костя не думал:
— Нет.
— Тогда пешком. Вам далеко идти?
— Воообще-то не близко (глук! глук!). Улица Гарькавого. Да. Но (глук!) на Жукова можно будет сделать привал, там у меня живет знакомая.
Делать было нечего, как написал поэт, дело было вечером… Пошли.
Я вспоминал Лиду. А не Катю. Однажды таким же вечером я выполз на «Нарвской» — тогда оттуда ходила маршрутка до моих пенатов. Я сидел на скамейке минут несколько, довольно много, рядом — Лида, базарящая по мобиле. Уже тогда идея мобильной связи мне не нравилась. В детстве было хорошо прикалываться, наговаривая в пустой коробок из-под спичек: «Первый, первый, я десятый. Как слышите, прием». Но Лида меня не сильно утомила, иначе я бы не стал завязывать с ней знакомство. Наконец-таки она сложила свою раскладушку. Мы пообщались и поняли, что придется идти пешком.