Попаданец Павлик Морозов
Шрифт:
Главным способом добычи денег интернационалистами был «ченч» — продажа чего-либо «за забор». Цены были твёрдыми, демпинг сурово карался. Носки — 5 песо, трусы — 5 песо, мясо — 10 песо килограмм, флакон «Шипра» — 10 песо, котелок жира — 25 песо, мыло — песо за кусок. Добывался товар для «ченча» самыми разными путями — от уголовно-наказуемых до почти легальных…
Ну а офицера и мои коллеги везли после «командировки» обратно в союз родные телевизоры «рубин», «спидолы», польские джинсы и прочее барахло, приобретенное практически даром. Ну и, естественно, ром, сигары, кофе…
Я приостановил
Я тогда не знал, что поход в ресторан может навлечь на меня неприятности. Не зря дедушка Ленин твердил, что про конспирацию забывать вредно для жизни!
< image id="img93.jpg" l:href="#"/>Глава 38
..Ресторан был настолько популярен, что каждый вечер перед входом туда стояла толпа людей, но войти могли только заказавшие столик и те, чьи имена значились в книге метрдотеля Андрея. По пути до столика в противоположной стороне зала к посетителю могли обратиться на четырех языках, а обслуживали гостей официанты, одетые в белоснежные куртки.
Но все это было до 1920 года, когда большевики, которые к тому времени уже закрыли границы, решили запретить расплачиваться рублями в ресторанах. После введения этой меры двери ресторанов закрылись для девяноста девяти процентов населения страны. Поэтому в тот вечер, когда граф спустился в «Боярский», в ресторане сидели всего несколько человек, а официанты глядели в потолок.
Но изобретательный русский человек способен пережить не только период изобилия, но и период нищеты и упадка…
Поход в ресторан чуть не навлек на меня неприятности. Не зря дедушка Ленин твердил, что про конспирацию забывать вредно для жизни! но по порядку. В эти годы с ресторанами, к каким я привык, было туго. «Арагви» еще не открылся, «Прага» в прошлом убогий трактир «Брага» — тоже. Столовых много было без особого выбора блюд и деликатесов, но надоел столовский хлеб с горчицей и вездесущие надписи «Пальцами и яйцами в солонку не есть».
Так и ничего не придумав я поплелся в Метрополь, к надоевшему панно «Принцесса Греза» теряющего рассудок Врубеля. Конечно, прежней халявы мне там не обломилось, меня даже пропускать не хотел тупой швейцар, но вышел распорядитель, взглянул на повязку нарукавную с буквами ЮДМ, велел пропустить.
Невольно вспомнилась вторая книга про Остапа Бендера, когда ему в СССР просто некуда потратить деньги, добытый миллион некуда потратить. Так и у меня сложилось, вот на фига, спрашивается, затеял авантюру, людей поубивал, дедушку Калинина напугал. Тем более, как узнал от писателей во время поездкт на Беломорканал,
— Все, — сказал Зощенко, — все высосали из народа за хлеб и крупу. Закрывают.
— Вы не понимаете, — сказал тогда я. — На эти деньги заводы строят, вот этот канал строят. Что, лучше было бы, если бы золото под матрасами да чулках у людей хранилось, а государство не могло у буржуев станки и хлеб покупать, пока последствие гражданской войны не залечит.
— Мальчик правильно говорит, — поддержал меня Бруно Ясенский, — несознательные люди золото прячут, а стране валюта нужна.
С тех пор Михаил Зощенко со мной не разговаривал, а Бруно (который сказал, что я могу звать его по настоящему имени — Артур) занялся моим воспитанием. Хорошо когда тебя считают деревенским мальчиком!
Кстати, насколько помню — торгсины собрали более ста тонн чистого золота, вдумайте — 100 тонн! 100 000 килограммов золота!
— Жрать чего будешь! — донслось откуда-то сверху.
Поднял голову. Официант. Возмущен, что мусорской пацан выеживается. Мало того, что в ресторан приперся.
— Что есть в печи — на стол мечи, — говорю. Икры принеси, свежих булочек и пива бутылку. Пока буду закусывать скажи повару пожарить мяса, хорошо пожарить с картошкой и, если есть, зеленью. И ваши знаменитые пирожные в конце подашь с чаем, шесть пирожных.
— У тебя деньги то есть на такой обед?
— Найдутся, на вот тебе, чтоб быстрей ногами шевелил… — и я сунул ему червонец на чай. — Если останусь доволен, еще столько же получишь.
И в это время откуда-то из тайных дверей вышел офицер с офицерскими петлицами и в сопровождении двух чекистов, несущих за ним какие-то пакеты. Никак я не научусь в этих званиях на петлицах разбираться. И этот начальник с усиками, как у Гитлера, оглядев зал, бойко направился прямо ко мне.
— Что за пацан? Откуда деньги на ресторан? Вор?
— Он еще на чай червонец мне дал, — спохмалимничал официант.
— Деньги накопил, — ответил я, не вставая. — Накопил — обед в ресторане купил.
— Где работаешь? — он продолжил допрос.
— Учусь на курсах в МГУ, живу на стипендию наркомпроса.
— Даже так… Поедешь со мной!
— Не могу. Через час у Сталина должен быть, со Светой гулять. Да и Крупская просила зайти, узнала, что я с Беломорканала уже вернулся.
— А-а-, так ты тот самый пионер-герой, воспитанник Надежды Константиновны. Но все равно нехорошо в твоем возрасте по ресторанам шляться. Небось комсомолец…
Я промолчал, думая, что надо спросить у кого-нибудь, что означают четыре ромба на рукаве.
Комиссар удалился, а я протянул руку к официанту:
— Деньги!
— Забрав червонец, ушел — карлик испортил мне аппетит. Да и в самом деле надо было зайти к Светке и к Крупской. С недавних пор у меня был постоянный пропуск в Кремлевские квартиры, а Сталин просил играть с дочкой хоть раз в неделю.
Вернувшись мы застали в зале шумное застолье. Как раз тост произносил Нарком иностранных дел Мейер Валлах-Финкельштейн, он же — Литвинов. За столом видил я Молотова, Кагановича, Ворошилова, Кирова… Многих я не мог узнать, так как всерьез учил только историю своего ведомства. Только помяни черта — этот с гитлеровскими усиками и четырьмя ромбами как раз и сидел рядом со Сталиным.