Попаданец со шпагой-2
Шрифт:
Да уж! Пожалуй действительно самое опасное для нас сейчас — если корсиканец свернёт кампанию...
Скучать в дороге особо не приходилось: и со своими бойцами общаться не гнушался, и Давыдов с Мокроусовым пару раз подъезжали поболтать — здорово заинтересовала Дениса Васильевича диверсионная деятельность моего отряда. Однажды даже Бороздин время нашёл, подъехал расспросить по поводу того, что твориться на Псковщине, ну и о том, как мне воюется поинтересовался.
Кстати, только к концу дня я обратил внимание,
В прошлой жизни поллиноз был моим проклятьем почти всю жизнь — не переносил я лугов, только зайдёшь в травушку-муравушку, сразу нате вам и чихание по двадцать раз подряд, и конъюнктивит до кучи. А если на голое тело травяной сок попадал — сразу волдыри как от крапивы. Меня даже в армии от выкоса позиции освобождали, правда вместо этого отправляли яму копать, чтобы без дела не сидел.
Значит не только зубки и зрение мне эти непонятно кто, чтобы им икнулось, подремонтировали при переносе — вероятно, вообще все проблемы организма удалили.
В последнем убедился на следующее утро: бок ныл уже значительно меньше, температура спала и вообще захотелось покинуть эту опостылевшую телегу и вскочить на спину Афине, заждалась уже, небось, моя голубушка...
Этим же утром с головы и хвоста походной колонны, почти одновременно пришли две новости. Обе радостные: армию нагнала Двадцать Седьмая дивизия, причём, в отличие от реала, не имевшая контакта с противником. То есть можно записать в актив ещё несколько сотен штыков, которые не были потеряны в бою с Мюратом — уже неплохо.
Кроме того наши казаки, шедшие в завесе впереди основных сил, встретили разъезды своих земляков из Первой армии, значит Барклай уже рядом и скоро войска соединятся...
Возжелав поскорее перепрыгнуть в седло, я отправил Гаврилыча за доктором, каковой не замедлил явиться.
— Что-то случилось, Вадим Фёдорович? — обеспокоено поинтересовался эскулап, поравнявшись с моей телегой?
— Напротив, любезный Сергей Данилович, чувствую себя превосходно и прошу вашего разрешения дальше следовать верхом.
— Вы с ума сошли! — лекарь аж раскраснелся от возмущения. — Решительно запрещаю вам покидать повозку! Полный покой ещё минимум два дня. И не вздумайте со мной спорить.
— Но мне действительно значительно лучше.
— Может это и так, но, смею вас уверить, что если вы сейчас проедете верхом хотя бы пару-тройку вёрст, то свалитесь на месяц. Даже думать не смейте. Предупреждаю, что если не послушаетесь, то, несмотря на всё уважение к вам, вынужден буду доложить об этом генералу, — Касько явно не на шутку рассердился.
— Но вы же меня даже не осмотрели! — попытался возмутиться я.
— И не собираюсь. Я, знаете ли, в чудеса не верю. То есть повязку на днёвке, разумеется, поменяем, но ребро ваше срастись никак не могло. Так что хотите или нет, а побыть моим пациентом ещё несколько дней. И не спорьте.
Да уж — характерец у
— Ваше благородие, — подъехал к телеге Спиридон, когда я пообещал Сергею Даниловичу строго следовать всем его указаниям и тот удалился, — разрешите мне с парой ваших минёров ближайший лесок разведать?
— Зачем? — не понял я. — Откуда тут неприятель возьмётся?
— Места тут знатные, — хитро прищурился лесовик, — за часок управимся. Глядишь — какой-никакой приварок к обеду обеспечим. Дозвольте!
Понятно. Язык уже просто физически ощутил вкус щей с грибами и рот стал наполняться слюной. Но ведь нельзя, зараза!
— На сколько человек наберёте?
— Да уж всему лазарету хватит, не извольте беспокоиться.
— А что будет, когда и остальные запах учуют? Ладно, не поделитесь — понятное дело, это и для раненых на всех не хватит. Да только тогда солдаты только и будут думать на марше как бы на десяток минут в лесок отвернуть. Не дело это, Спиридон. Отлучаться запрещаю. И не думай.
Насупился мой подчинённый, но возражать не стал и, кивнув, отъехал от повозки. Ничего, подумает — поймёт, что не дело затеял, мужик толковый, можно сказать, мудрый. А уж следопыт и лучник такой, что и не представить: птиц свободно влёт бьёт, а следы, наверное, даже муравьиные разглядит. И ведь не старый совсем — явно сорока ещё нету...
Ничего — начнём опять своим отрядом колобродить, и грибками, и дичью себя побалуем, а пока потерпеть придётся.
На правах болящего я уже полностью расстегнул мундир, чтобы хоть немного уменьшить дискомфорт от этого изнуряющего зноя. Градусов тридцать пять, не меньше, ну и август выдался в этом году — чисто Турция. А армия пылит и пылит по российским дорогам, делая по полсотни вёрст в сутки. Да с пятикилограммовым ружьём на плече и полуторакилограммовым тесаком у пояса. Да ранец за спиной кило на десять тянет. Мундир же настоящего времени хоть и элегантен, но удобным для дальних переходов его никак не назовёшь.
Ах да! Багратион разрешил на марше расстёгивать крючки воротника и даже верхнюю пуговицу...
Железные люди русские солдаты! Верно Лермонтов писал: «Богатыри — не мы!».
Потихоньку мерное покачивание телеги меня убаюкало и глаза стали «задраиваться», а потом уснул накрепко.
Проснулся от громового и смутно знакомого голоса:
— Вставайте, граф, вас зовут из подземелья!
Ну, разумеется: кто же ещё может здесь цитировать Остапа Ибрагимовича — протерев свои «иллюминаторы» я увидел улыбающееся лицо Серёги Горского.