Попаданка в семье драконов 2
Шрифт:
— Хочешь более бурной благодарности? — Элида поднимает на меня взгляд.
Раньше я бы ушла обиженная, сейчас остаюсь на месте. Даже любопытно, сколько яда у нее осталось и как она его сама для себя обосновывает. Вроде я и не чужая, и мир спасла, и ей помочь не забыла...
— Думала, ты захочешь с семьей увидеться, — отвечаю я.
Мотнув головой, Элида склоняется над рисунком и обмакивает тонкую нить в краску, выводит на нарисованном ногте изящный завиток.
— Не хочу.
— Почему? — не удерживаюсь от вопроса: я-то думала, она из-за разлуки переживает...
— Потому что
Даже сказать нечего. Молчу, следя за тем, как она вновь макает кисточку в краску, разглядывает «ноготь», решая, как продолжить узор.
— Понимаю, это звучит странно. — Вздохнув, Элида дорисовывает петельку и перебирает блестящие камушки. — Сначала, когда меня только лишили всего, отняли имя, обязали работать, на кондитерской фабрике Тордоса — было страшно, плохо, я даже о смерти мечтала, пока чудовище из-под пола не полезло. — Элида нервно усмехается. — Но потом, когда эта угроза миновала, когда я попала к Тарлону и... нашла себе занятие по душе, когда поняла, что могу вот так жить себе спокойно, я осознала, что, несмотря на проданные ему трудочасы, я свободна. Свободна так, как раньше и мечтать не могла.
— Немного странное заявление.
— Ты все же не отсюда. — Элида, отложив кисть, потирает переносицу. — Нет, это не в оскорбление сказано, не как тогда, в камере, — она снова нервно усмехается. — Просто ты не представляешь, что такое быть одаренной аристократкой из бедного рода. Это такая ответственность и множество запретов — то нельзя, это нельзя, и всегда-то надо блюсти достоинство. А сколько всего требуют, и ответственность перед родом, и под принца вот лечь для всеобщего блага. Я же не знала его. Он красивый, конечно, но он дракон, а я драконов боюсь. Но надо было род спасать. А теперь ничего этого нет: я простой человек, нет на мне такой ответственности, могу рисовать целый день, и меня за это хвалят, и никто не требует невозможного, не говорит, что это занятие не для урожденной Флос. Если подумать, только теперь я счастлива. Не знаю, разделяют ли остальные мое мнение, но для меня все получилось наилучшим образом. Поэтому — спасибо. Но домой я не вернусь. И если можно — не говори никому, что ограничения сняли: не хочу никого видеть и снова выслушивать, что я их подвела.
— Выслушивать, что подвела — это я тебя понимаю. У меня папа в ужасе, что я сокровищницу ректора Дегона ограбила. Наши отцы похожи очень, одна кровь.
— Преемственность, — Элида постукивает по листу с эскизами.
Усмехаюсь:
— Да. Похоже на то... Неожиданно с этим родством получилось.
— Вот уж точно. — Элида упорно смотрит на рисунок. — Прости... за покушение. Это было глупо и мерзко.
— Прощаю. А по поводу родителей подумай — они очень переживают за тебя. И дедушка вернулся, наверное, тебе интересно с ним пообщаться.
— Не хочу. Ни с кем.
— И все же подумай, они — твоя семья, единственная, и... они тоже считают себя виноватыми в случившемся.
— Не отец.
— Вам бы поговорить. Я пришлю приглашение на свадьбу, посмотришь на них, вдруг передумаешь.
— Не надо, мне... мне есть с кем туда пойти. — Элида еще ниже склоняет голову, и на щеках, кажется, проступает легкий румянец.
Есть с кем пойти? В ее круге общения вроде
Снова глянув на низко склонившую голову Элиду, решаю не задавать столь смущающий вопрос — все равно увижу, с кем из гостей она придет.
— Хорошего дня, — кивнув, я разворачиваюсь.
— Спасибо, — повторяет Элида. — Действительно спасибо.
Сегодня у меня просто день семейных разборок: едва появляюсь в замке Флосов, мама выбегает навстречу, повисает на шее и сбивчиво умоляет:
— Лера, Лерочка, пожалуйста, поговори с папой, он с ума сходит!
С ума папа сходит на кухне в компании квадратных бутылок с ядреной на запах темной жидкостью, бокала зеленого стекла с золотыми искорками и массивной доски с ломтями хлеба, сыра и сала. В куске сала торчит дорогой на вид нож, а среди пучков зелени лежит коробка с золотой ленточкой. И книга о драконах — такую я читала в Академии.
Стараясь дышать ртом и привыкнуть к сногсшибательному запаху, оглядываю кухню: каменные стены и огромный камин придают ей суровый средневековый вид. Папа наливает себе еще темной жидкости.
По словам мамы дедуля, Костя и остальные Флосы отправились в город решить какие-то дела и докупить к свадьбе украшений, а она осталась с впавшим в депрессию папой, который, кстати, вздумал отказаться идти на мою свадьбу. Не бывать этому!
Только ведь дело такое — папа у меня упрямый, ему не прикажешь, будь я хоть трижды невестой принца.
Придышавшись, подхожу к столу и сажусь на стул рядом с папой. Он долго, пронзительно смотрит на меня. Вздыхает. Поднявшись, достает с одной из полок чашечку и возвращается на место. Наливает в нее обжигающе вонючую жидкость из бутылки и пододвигает мне. Подумав, вздыхает и выливает содержимое чашечки в свой бокал.
— Не доросла.
Наверное, это первый раз, когда я рада тому, что папа считает меня для чего-то слишком маленькой. Махом осушив бокал, он закусывает хлебом с сыром и, вздохнув, оглядывает меня.
— Что мне теперь делать?
— Не знаю, — пожимаю плечами. — Протрезветь? Готовиться к свадьбе?
— Ты не понимаешь, Лера.
— Да, не понимаю: я жива, здорова, собираюсь замуж за любимого мужчину. Конечно, я теперь далеко, но ведь я и на Земле не обязательно осталась бы у тебя под боком, я могла бы переехать за границу.
— Именно что ты должна была остаться у меня под боком, чтобы я присматривал за тобой, защищал. А тут что? Если твой муж тебя обидит, я же... я же сделать ничего не смогу.
Опять началось! Папа повернут на этой защите, я думала, что моя сила его успокоит, но, похоже, даже это не помогло.
— Арен меня не обидит, мы с ним связаны, чувствуем друг друга, общаемся мысленно. Как тут обидеть?
Папа вскакивает:
— Вот видишь — и здесь все не так, непонятно, непривычно. — Покосившись на пустой бокал, он принимается расхаживать вдоль стола, тяжело пофыркивая, потирая раскрасневшиеся от выпитого щеки. Видеть его в таком потерянном состоянии непривычно и даже страшно, понимаю, почему мама волнуется. — Все идет не так.