Попаданки домой не возвращаются!

Китра-Л

— Вздорная Избранная, — хмыкнул Гера. — Впрочем, все вы такие.

Мы больше не в путанном лабиринте коридоров. Узкие проходы сменились пространством актового зала. На этот раз не было зрителей, рядов скамеек и прочих атрибутов. Лишь полотна тяжелых белых штор, свисающих до самого пола, выделялись в матовой черноте.

На сцене, среди искусственных деревьев, сидели две фигуры. Одна, будто бездыханная кукла. Другая связана тонкими нитями цепей.

Марина и Виталий.

— Предложение остается в силе. —

Гера перекрыл вид, встав напротив меня.

В голове царила легкость, а смутные тени кружили мысли. Что мне оставалось?

Сморгнув пелену, я тихо ответила:

— Хорошо.

Никаких заминок. Гера приподнял мой подбородок и мягко поцеловал в губы. Я не отозвалась на поцелуй. Зачем? Мои эмоции поблекли, покрываясь изморозью.

Его пальцы погладили мою шею, после чего скользнули к волосам на загривке. Гера издал звук недовольства. Не отрываясь, он сорвал резинку, высвобождая пряди из косы. Ладонь другой руки касалась моей груди. Не столько с желанием, сколько с наказанием.

Долгие секунды спустя, Гера отстранился. Некоторое время он держал глаза закрытыми, а когда, наконец, открыл, в них было не больше искренних чувств, чем в отражающей луну воде.

Мое сердце ни разу не дрогнуло. Оно оставалось спокойным и продолжало равномерно отбивать счет. Поцелуй остался безликой пустотой. Будто его и вовсе не было.

И, кажется, кто-то это заметил и остался недовольным.

— Все оказалось не так сложно, верно, Аня? — Гера принял протянутый Медузой меч. — Вернемся же к твоим друзьям.

Миновав пустой зал, он поднялся на сцену.

Во мне всколыхнулась слабая надежда.

— Ты поможешь им покинуть Немерность?

Остановившись у скованных фигур, Гера обернулся.

— Свободу они обретут после моего ухода. — Донеслось со сцены. — Есть еще идеи?

Меч пронзил бедро обездвиженного рыцаря.

— 16 -

Доведите Избранную до отчаянья.

Так звучит второй пункт в схеме отречения Избранной от предназначения. Если поцелуй с нелюбимым (не предназначенным тебе принцем) — это отказ от воли богов, то второй пункт — отказ от веры в них.

Когда причиняют боль, когда истязают, когда сводят с ума. Когда ты обращаешься ко всем известным и неизвестным высшим силам. Когда в ответ звучит тишина. Когда капля за каплей уходит вера: в справедливость, в себя, в людей. Неважно, кому ты молился, определенным богам или абстрактным, своим или чужим, в общем-то, молитва не важна, как и факт того, был ли ты верующим. Суть сводится к тому, что ты опустошен. Ты принимаешь, что спасти тебя некому. Никто не придет. Ты один.

Ты не справился.

— Нет. — Тихо и жалобно.

Мозг отчаянно силился стряхнуть оцепенение. Я видела, что делает Гера. Слыша вскрик Виталия. Но никак не могла совместить полученную информацию с реальностью.

— Нет.

Он

пытает не меня. Он пытает тех, кого я пришла спасать.

Гера отстранился и на сцену выплыли двое фатов. Один протянул присоски к рыцарю. Как только они обвили голову, легонько поглаживая лысую макушку, мужчину тряхануло с такой силой, будто те находились под напряжением.

Живо вспомнилась моя первая встреча с истощающими душу щупальцами и дробящая изнутри боль, пришедшая вместе с ними. В тот раз рыцарь спас меня.

Марина тихонько вскрикнула. Второй фат мазнул по ее щеке сплющенным до остроты лезвия гибким жгутом. На мгновение показалось, боль вернула девушке ясность мысли. Она удивленно заморгала, склонила голову, будто выискивая причину дискомфорта, но прошла секунда и она вновь погрузилась трясину безразличия.

В том, что фаты выбрали жертвами Марину и рыцаря, была моя ошибка.

Я не из тех, кто готов терпеть боль. Я ненавижу ее. Не переношу. Начни меня истязать, и я быстро взмолюсь о пощаде. Поймите правильно, я не хочу умирать. Но я предпочту быструю и красивую смерть взамен долгой, но мучительной.

Я готовилась к своим пыткам, а не к чужим.

Теперь же мои страхи вспыхивали красными росчерками на теле Марины. Она вздрагивала, всхлипывала, но не сопротивлялась. Каждый новый след на ней, будто пронзал меня каленым стеклом.

Не помню, когда я закричала. Когда попросила остановиться. Когда слова превратилась в бессвязный бред, обращенный к фатам. Когда забилась в судорогах, беспорядочно молотя руками и ногами, стараясь вырваться из чернильных пут.

— Аня. — В устах Геры имя прозвучало раздражающе-отталкивающим, будто наждачкой протерли грифельную доску. — Ты вредишь себе.

Гера перехватил мою руку. Черное щупальце тут же сместилось.

Вздрогнув, я затихла. О чем он? Откуда взялся? Стоял же на сцене.

— Не порти то, что тебе не принадлежит.

Я покосилась налево, направо, и увидела собственную кровь, стекающую по теневым оковам в тех местах, где они прорезали кожу. Я не помнила, когда получила раны. Наверное так сильно билась мазутных путах, что не заметила.

— Ты обещал, что освободишь их.

Мой голос прозвучал сухой надтреснутой доской.

— Я сказал, что они будут свободны, когда я уйду.

— Так чего ждешь? Забирай свою частичку бога и вали.

Гера стер кровь. Чуть дольше чем следовало, он рассматривал как та вновь наполняет ранки до краев, выступает за границы и каплями срывается вниз. Мужчина резко выдохнул. Будто бы ничего не случилось, он мазнул по краю пальцем. В несколько мазков соединил линии полукругом, нарочно оставив несколько клякс. В монохромном освещении зала, те казались рядом зловещих рун.

Закончив, Гера отстранился, разглядывая меня как произведение искусства.