Попадают по-разному
Шрифт:
Садовники, выращивающие цветы озолотятся. Повара, я думаю, тоже. Динка сама сластёна, и хорошо помнит, кто что любит.
Оэлен от Динки уже откровенно прячется. Та демонстрирует показное уважение, постоянно спрашивает, как сделать то или иное. Как она донимать может, я знаю прекрасно. И ведь всё равно по-своему сделает!
Тем более, Оэлен в своё время особо не отмечала, ограничившись получением соответствующего пергамена.
Все при делах, только мы сами себе предоставлены. Дворец огромный, хотя и незаконченный, всё равно производит впечатление.
Довольно часто бываем у Младшей Кэр. Старше меня, а обо всём расспрашивает, как маленькая. Знаю, у неё так и нет никого. Ни матерью подобранного, ни самой найденного. По-прежнему, первая невеста Империи.
Вот Ягран первым женихом быть перестал. Теперь он мой, и только мой. Как и я его.
Госпожа исподтишка посматривает взглядом врача. Что хочет высмотреть - понятно. Но пока нет.
Свадьба-свадьбой, а война-войной. Ни от того, ни от другого мне не деться. Знаю, Госпожа сильно повысила жалованье мастеровым ружейных и пушечных мастерских, а также пороховых мельниц. Но и работа там идёт круглосуточно. Выводы я делать умею.
Пергамены о браке выдают судьи. Спросила, к какому округу города относится Замок.
– Разве не знаешь?
– Времени не было.
– Имперские судьи Высшего ранга к округам не привязаны. Может судить по любым делам и выдавать любые пергамены.
Вот так так! Кто у нас Имперский судья высшего ранга? Правильно, Верховный. Правда, при мне она судила только по законам военного времени.
– Она мне сама сказала. "Я уже забыла, как писать такое. Заверяла смерти. А такого. Пора вспомнить, как такое делать. За моей подписью и печатью всё будет. Чтобы никто и никогда подкопаться не смог. Понимаешь в такое время - не зря воевала. Будьте, дети, счастливее нас!"
А я так и не знаю, кто был отцом Динки.
– Она и здесь выгоду ищет.
– Конечно. Самую прямую. Окончательное и бесповоротное примирение Севера и Юга. Я - сын Севера, Ты - дочь Юга. Так она это хочет представить.
– Угу. Какая из меня южанка со змеёй на гербе?
– Кого сейчас волнуют такие мелочи?
– Это не мелочи. Я герб менять не собираюсь.
– Никто и не заставляет. Но пару раз прилюдно появиться в южных платьях не помешает, тем более, ты акцент не утратила.
– Сделаю. Ради государственных интересов. А ты не смейся. При таком раскладе, твоей младшей сестре через несколько лет придётся выходить замуж за бывшего храата из тех, кто вовремя переметнулся.
Кэр повезло страшно, мы их только-только завоевали, и ещё толком бриться не приучили. А то бы и ей жениха в тех краях подыскивали.
– У мамы относительно неё планы другие.
– Хочешь, угадаю?
– Давай.
– Она на Двор нацеливается. Следующей Императрицей рассчитывает дочь сделать.
– Не зря говорят, ты умная. Который раз уже убеждаюсь.
– Там нет никого даже приблизительно
– Сейчас нет, через несколько лет появятся. Сам же знаешь, они единственный дом, кому по-прежнему разрешено многоженство.
– Сейчас там с этим... Сложновато, скажем так.
– Она потому так легко на наш брак и согласилась. Даже будь там кто подходящий, ты бы членом императорского дома стать не смог. Они род по мужской линии считают. Так что, в её планах главная роль отводится твоим сёстрам, а не тебе.
Смотрит пристально. Слухи про казначея всякие бродят. Только я знаю, есть человек, желающий объединить пышный титул с настоящей властью. И это, как раз, главный государственный и армейский казначей.
Другое дело, трёхрогий венец над маской не воспримут многие, причём, не воспримут очень жестко, вплоть до новой внутренней войны.
Он понимает, и умеет ждать. Этот трёхрогий венец со временем должен попасть на голову её зятя. Ещё лучше - внука.
– Я ей прямо сказал, в играх вокруг двора не участвую. Пригрозил даже настаивать будет - в Цветочный дом пойду, кого покрасивей выкуплю и по всем правилам, женюсь.
– В Цветочный не пошёл, решил, в Цветнике будет проще?
– Не злись, сама же знаешь, у нас ведь совсем не то...
Не злюсь, именно потому что, и в самом деле, не то.
– Их учат, словно придворных дам. Те, кто у неё бывают, тоже, как при дворе одеваются. Да и когда мы ездили куда... Почти все женщины, особенно молодые, вплоть до маленьких девочек так одеты были.
Мне же они всегда, с этими одинаковыми лицами в белом гриме да глазами, подведёнными невообразимо скучными казались. Дела мне нет до безупречных причёсок, точного количества складок на платье и искусства завязывания банта на заду. Мне...
– Тебе девичий зад как таковой. Без банта. Куда как интереснее.
Кулак показывает.
– Даже если и так. Имеешь что-то против?
– Будешь на другие, кроме моего, заглядываться, узнаешь.
Оба смеёмся.
– Мама именно этого и боялась. Потому на вас и шипела. Пыталась привить представления о прекрасном, чтобы девушек не в придворном не воспринимал. Смотрел только на правильных в её представлении и не заглядывался на других. А мне другие нравились. Настоящие, вроде вас всех. Кто смеётся, когда смешно и плачет, когда грустно. Не прячет под гримом родинки и веснушки. Не говорил, когда впервые взглянул на тебя... По-другому. Так, как сейчас смотрю.
– Напомни...
– Ещё перед последней кампанией против Безглазого. Мельком тебя видел. И так в глаза бросилась твоя наполовину заплетённая коса. Такой жизнью повеяло по сравнению с тем, на что любовался накануне. Ты ещё не до конца проснувшаяся была.
– Может быть. Только недавно эту сторону жизни заметила. Благодаря тебе.
– Сестра завидует. Тебе, Динке, вам всем. Можете поступать, как считаете нужным, не оглядываясь, как на это посмотрят те, кого вы вовсе не знаете.
– Уставам мы вполне подчиняемся.