Попались, которые кусались!
Шрифт:
– Ну, хотите яичницу пожарю? Надо же было ее накормить. Она с дороги…
– Сирота, - поддержал Алешка.
– А нас можно не кормить. Мы, слава богу, не сироты.
– Не кричи, - сказал я.
– Собачку разбудишь.
– Вы бессердечные мальчишки, - обиделась мама.
– Вам жалко для такой крохи тарелки супа.
– Кастрюльки, - уточнил Алешка.
– А ты бы лучше лужу в прихожей вытер.
Почему вытереть в прихожей лужу лучше, чем пообедать, мы так и не поняли.
Папа вернулся вечером. Грета уже освоилась, выспалась, съела нашу яичницу и запила ее молоком. Когда папа позвонил
– Я договорился, - сказал папа, переобуваясь.
– Отдай тапочку… Ее возьмут в наш питомник. Еще и заплатят за нее.
– Друзей не продают, - сказала мама.
– Когда это вы успели подружиться?
– Папа выпрямился во весь рост.
– Тысячу лет назад, - сказал Алешка.
– Ты что, не знал?
Папа все понял и, похоже, остался доволен. Но произнес:
– Собака в доме - это серьезно. Это ответственность.
– Справимся, - сказала мама.
– Я ее буду кормить, Лешка - лужи вытирать, Димка - гулять и воспитывать.
– А я?
– спросил папа.
– А ты свое дело уже сделал, - отрезала мама. И не понять - сердится она на него или не очень.
Грета осталась у нас. И нас стало пятеро.
Мама сразу сказала, что в семье появился еще один ребенок. Причем озорной, любопытный, шустрый.
Сначала мы все на Гретку то удивлялись, то обижались, то сердились. Она ворвалась в наш дом, как маленький, но очень вредный ураган. Грета трепала нашу обувь, она несколько раз перекусила телефонный провод. Причем два раза, когда папа разговаривал с министром внутренних дел по очень важным государственным вопросам. Она вдрызг разметала веник и так яростно облаивала включенный пылесос, что наша вредная соседка стучала нам в стену своими каблуками. Грета, когда мама пригласила в гости свою любимую подругу, сдернула со стола скатерть со всем, что на ней было. И пока мама собирала осколки чашек, успела съесть мамин торт. Но за это (за торт) никто на нее не рассердился. У нашей мамы очень много достоинств, но вот когда она вдруг задумает что-нибудь испечь… Папа, когда узнал, что Гретка слопала торт, так прямо и сказал, с облегчением: «Ну вот, можно и домой ехать».
И - самое удивительное - никто на Грету за все эти фокусы не сердился. Не то что на нас. Попробовал бы я перекусить телефонный провод. Или бы Алешка обругал пылесос и сдернул со стола скатерть. А если бы я погрыз папин башмак? Или Алешка обглодал бы веник? Страшно подумать!
Но на Грету никто не сердился. Она все это делала с такой ясной и веселой мордочкой, будто говорила: «Как же скучно вы без меня жили! Ну, ничего, теперь вы скучать не будете!»
И мы ее полюбили. И она всех нас полюбила. И вошла в нашу «стаю» как ее полноправная семейная единица. Даже, пожалуй, как единица с большими, чем у всех остальных, правами.
Иногда в холодильнике не было молока, иногда мы не успевали купить к ужину хлеб, иногда мама забывала что-нибудь нам сготовить. Но никогда она не забывала сварить Грете вкусную кашу с обрезками. И с овощами.
– Она еще маленькая, - объясняла мама.
– Она растет. Ей нужны апельсины, углеводы и витамины.
– А нам углеводы не нужны?
– ревниво
Иногда, очень редко, папа приходил с работы не очень поздно. И тогда его кресло у телевизора никто не имел права занимать. Телевизор мы, конечно, не смотрели, а обменивались новостями и обсуждали события, произошедшие за день. Кто какие оценки получил, кого вызвали в школу - папу или маму, насколько выросли цены в магазинах и на рынке, когда папе дадут отпуск. Или зарплату.
Так вот в это приятное вечернее время папино кресло обычно бывало занято. Грета с первого дня, когда мама уложила ее в это кресло и укрыла пледом, почему-то решила, что оно вместе с пледом принадлежит ей.
– Да сгони ты ее, - советовал папе Алешка.
– Как же… Это же не кошка… Да я бы и кошку не согнал…
Если кто-нибудь из нас успевал сесть в кресло раньше Греты, она тут же начинала неистово дергать нас за штанину. И всегда добивалась своего.
И если я, например, упрямился, мама сразу наводила порядок:
– Справился? Ты бы лучше посуду помыл.
Где-то через месяц Грета разобралась во всех наших отношениях и четко определила свое место в «стае». Папа - главарь, которого надо слушаться беспрекословно. Хоть он и редко бывает дома. Мама - старшая подружка, которая накормит, приласкает и защитит в случае необходимости от других обитателей квартиры. Нередко бывало так: натворит что-то Грета, например, сбросит телефон со столика, и я начну ей делать выговор, она тут же жалобно заскулит и бежит жаловаться маме. Мама сразу встает на ее защиту.
– Справился? Она же маленькая!
– и принимается меня воспитывать всякими словами.
– А ты помнишь, как в трехлетнем возрасте опрокинул на себя телевизор? Тебе кто-нибудь хоть слово тогда сказал? Тебя все жалели!
А Грета, спрятавшись за ее спину, ехидно выглядывает и будто говорит всем своим видом: «Ага, так тебе и надо!» А сама прикидывает, как бы и ей попробовать опрокинуть телевизор, чтобы ее тоже все пожалели.
И после такой разборки мама садится за телефон и начинает с восторгом сообщать своей подруге Дине Васильевне:
– Динка! Это такое чудо! Она сегодня такую лужу напрудила! Как взрослая! Приходи, посмотришь!
Кого посмотришь? Грету или ее лужу?
В общем, я для Греты - «прогульщик». Я обязан выводить ее на улицу, чтобы она сделала там свои делишки. Я обязан поиграть с ней и, конечно, выручить в трудную минуту или в минуту опасности.
А Лешку она сразу определила своим «щенком». У него в отношении Греты не было никаких обязанностей, а у Греты в отношении «щенка» - были. Она защищала его и воспитывала. Хотя сама была еще крохой.
Однажды, когда мы гуляли втроем возле школы, Алешка вдруг начал взбираться по пожарной лестнице. Грета безумно взволновалась. Скакала, лаяла и успела ухватить его за штанину и стащить вниз. И оттрепала его за куртку.
Лешка на нее обиделся:
– Она меня не любит.
Папа, когда об этом узнал, объяснил:
– Она тебя больше всех любит. Она чувствует за тебя ответственность. Считает тебя своим щенком. За которым нужен глаз да глаз.
– Щенком?
– возмутился Алешка.
– Я щенок?