Попкорн

Наутро после той самой ночи Брюс Деламитри сидел в комнате для допросов.

— Ваше имя? — спросил полицейский.

Это, собственно, был не вопрос. Полицейский прекрасно знал, как звали Брюса, но порядок на то и порядок, чтобы ему следовать.

Накануне утром Брюс сидел в телестудии. Размашистый изгиб студийного стола отделял от него двух ведущих неопределенного возраста, вылитых Кена и Барби.

— Его зовут… — Пауза. — Брюс Деламитри, — произнес Кен, прибегнув

— Род занятий? — спросил полицейский на следующее утро, как будто не знал.

— Он является, возможно, самым видным деятелем современной киноиндустрии. Великолепный сценарист, великолепный режиссер. Слава и надежда Голливуда.

— А я слыхала, он и соус для спагетти готовит великолепно, — вставила Барби, чтобы несколько очеловечить звездный облик.

Это было утром накануне. Больше таких слов в свой адрес Брюсу не услышать никогда.

— Семейное положение? — продолжал коп.

— Успешная творческая карьера требует, однако, и жертв. Не так давно по Голливуду разнеслось нерадостное известие о том, что брак Брюса, женатого на актрисе, фотомодели и рок-певице Фарре Деламитри, переживает не лучшие времена. Об этом мы также поговорим с нашим гостем.

На камере, направленной на Брюса, зажегся красный огонек. Он изобразил подходящую ситуации гримасу, мол, в жизни не без дерьма. Следующие двадцать четыре часа докажут, что это чистая правда.

Брюс попытался смотреть полицейскому прямо в глаза. Семейное положение? Ну и вопросы у них. Его семейное положение было известно всему свету.

— Моя жена умерла.

— Расскажите нам о вчерашней ночи.

— Сегодня ночь вручения «Оскара», — просто сиял Кен. — Великая ночь! Numero Uno. Ночь из ночей. Всем ночам ночь. Ночь, которая по всем прогнозам обещает стать величайшей ночью в жизни Брюса Деламитри.

— О вчерашней ночи? — повторил Брюс. Он уже бросил попытки установить контакт с полицейским и говорил сам с собой. — Вчерашняя ночь была ужасней всего, что я только мог себе представить.

— Вы смотрите программу «Кофе-тайм». Мы продолжим передачу после рекламной паузы, — сказал мужчина-ведущий, которого звали не Кен, а Оливер Мартин.

Свет в студии приглушили, и на то время, пока Оливер и его коллега по имени Дейл с важным видом собирали свои бумаги, на экране возник логотип программы. В бумагах, понятное дело, ничего не было, но ведь одна из основных обязанностей новостного вещания — поддерживать миф о том, что ведущие являются журналистами, а отнюдь не зачитывают на автомате все, что бы им ни подсунули.

С экрана перед Брюсом исчезли Оливер с Дейл, и вместо них возникли четыре девицы в бикини и с бутылками газировки, гурьбой выскакивающие из старенького «фольксвагена-жука».

Звукооператор убрал громкость и обрек девиц в бикини сосать из своих бутылок в немом восторге.

— Перерыв полторы минуты, — сообщил продюсер.

Это послужило сигналом гримершам броситься в студию и нежно обработать все имеющиеся там физиономии. Сквозь шквал пудры и ватных тампонов Оливер обратился к Брюсу:

— Полагаю, нам стоит поподробнее остановиться на том обстоятельстве, что наша индустрия больше не является фабрикой грез. Мы вступили в область сурового реализма. Мы показываем жизнь такой, какая она есть на самом деле.

Гримерша наложила еще один слой пудры на и без того уже основательно оштукатуренное лицо Оливера. По законам сурового реализма, обладатель такого сочного глянцевого загара давно бы умер от рака кожи. Но Оливер, будучи представителем старой школы телеведущих, свято верил, что термоядерный загар на лице — такой же знак уважения к зрителям, как дорогая рубашка и галстук. Надо же показать, как ты для них стараешься!

— Осталась минута, — сказал продюсер.

С дальнего конца стола, откуда-то из облака лака для волос, донесся голос Дейл:

— Вам не кажется, Брюс, что в последнее время большую важность приобрела проблема убийц-подражателей? Я хочу сказать, она очень заботит американцев. Меня, например, как гражданку Америки, она очень заботит. А вас, Брюс, заботит? Как американского гражданина?

— Американская нация уже не такая юная, как прежде, и вскоре главной проблемой, заботящей большинство американцев, станет старческое недержание.

Это был не Брюс, а телевизор: готовясь к выходу в эфир, звукооператор включил громкость. После девяти утра реклама перефокусировалась с работающих и школьников на тех, кто остался дома, то есть на молодых мамаш и одиноких стариков. Девицы с газировкой уступили место прокладкам на грудь кормящим матерям, зубным протезам и подгузникам для взрослых и детей.

— Нет, меня не заботят убийцы-подражатели, — ответил Брюс не без труда, поскольку в этот момент юная гримерша мазала ему губы ментоловой помадой. — Я не верю, будто, выйдя из кинотеатра или встав от телевизора, люди бросаются подражать тому, что им показали. Иначе зрители вашей программы все поголовно зацементировали бы себе волосы и вместе с липосакцией подвергли бы себя еще и мозгосакции.

Подобное замечание едва ли могло помочь Брюсу завоевать любовь его коллег по медиа-бизнесу, но уж таким он был — упрямым, язвительным и немного взбалмошным. Явившись на съемку утренней телепередачи в кожаной куртке и темных очках, он просто обязан был говорить колкости. Впрочем, как Брюс и предположил, Дейл все равно его не слушала. Она принадлежала к тому разряду журналистов, для которых ответ интервьюируемого — всего лишь промежуток тишины, позволяющий спокойно обдумать следующий вопрос.