Поправка на человечность

Силецкий Александр Валентинович

Или отказаться? Толку-то! Ну, выкинут меня, а после нового сюда притащат... Что окажется за человек? Гарантий никаких. Один раз струсит и пиши пропало. Нет уж, лучше я... И - будь что будет!..

– Смотри-ка, - невесело хмыкнул Шарапкин.

И начал мысленно прощаться с жизнью.

Теперь он понимал: никто на помощь не придет. Беды не избежать.

И не хотел бы предавать, да слишком уж неравны силы...

А какой - если припомнить хорошенько - красивый его город!..

Эти улицы, бульвары, транспортная толчея и злые очереди в

магазинах... И эти цены - даже не пустяк...

Все-все родное!

Это ведь пока жил день за днем привычной жизнью - видел несуразность и злобу, сам злился, обижался и спешил хоть в чем-то показаться лучше, не похожим на других; оттуда, изнутри, все мелочи смотрелись важными, необходимыми.

Да, черт возьми, - оттуда, изнутри, из этой каждодневной жизни!..

Но только оказавшись _в_н_е_ ее, встав - пусть невольно - на порог предательства и очутившись перед дверью, за которой - пустота, никчемность и бессмысленное прозябанье, Шарапкин неожиданно с отчаянием понял: _б_е_з т_о_г_о_, _ч_т_о _б_ы_л_о_, _о_н_ - _н_е _ч_е_л_о_в_е_к_.

Это открытие его ошеломило, даже испугало.

Значит, вся его прежняя оригинальность, непохожесть на других - плод сопричастности, а не обособленья!

Он был неповторим лишь потому, что был с другими.

А вот так - как двуногая зверюга - он, ей-богу же, не стоит и гроша...

– Постойте!
– завопил Шарапкин.
– Мне еще и город нужен! Весь мой город! И все жители его!...

– Вы что, смеетесь?
– угрожающе придвинулись к нему мямляне.

– Это правда, - взмолился Шарапкин, - честно - правда. Город - часть меня! Поймите! Я без него - как дом без крыши...

Лавина огней пронеслась по панелям приборов, все кругом затикало и зазвенело.

Мямляне заметались перед пультом.

На разбойном корабле, похоже, начинался переполох.

Наконец один из чужаков сказал, трагически роняя в пустоту слова:

– Все верно. Автоматы подтвердили. Не договаривает, но не лжет. Добавочные тесты не помогут...

"Как, я еще не все потребовал от них?
– подумал с изумлением Шарапкин.
– Чудеса!.. Но что ж еще?"

– Вы нас приперли к стенке, - неожиданно признался кто-то из мямлян.
– Мы вам не можем отказать - иначе все пойдет насмарку. Но то, что вы сейчас сказали... Это, знаете, предел... Жителей города мы, вероятно, худо-бедно втиснем в звездолет... Попробуем хотя бы...

– И не только жителей, не только!
– заявил Шарапкин непреклонно.

"Чтоб вы подавились!" - про себя докончил он.

– Да? А кого еще, простите?

– Город. Весь! Со всеми потрохами! С домами, улицами, транспортом...

– Но это выше наших сил!

– А я-то думал, это вам - раз плюнуть!
– язвительно хихикнул в кулачок Шарапкин.

– Что?
– не поняли мямляне.
– Ах, ну да... Невероятно!.. Первый случай во Вселенной... Это ж надо! Чтобы представитель расы так врастал в жизнь соплеменников!..

– Да не врастал я!
– запротестовал

Шарапкин.
– Я, почитай, неотделим!..

И тут словно некое оконце настежь распахнулось у него в мозгу.

Ну, что там город, в самом деле, - клином, что ли, мир на нем сошелся?!

А какое чудо - матушка-столица!.. А прелести Кавказа, тишина и благостность Карелии, сияние и роскошь среднеазиатских городов, ширь необъятная Сибири!..

Ведь и это - тоже часть его сознания! Определенно!

Просто на Земле он многого не замечал, воспринимал как должное, как существующее вечно - и вне его. А вот пойди-ка это разом отними...

– Мне вся страна нужна, - негромко сообщил Шарапкин.

Но мысль уже летела дальше.

Только ли страна?

Саванны Африки и джунгли Амазонки, льды Антарктиды, австралийские великие пустыни, Эйфелева башня, пирамиды, храмы, небоскребы!..

Шарапкин неожиданно поймал себя на том, что связан непонятным образом со всеми ними, что к его сердцу и уму из разных уголков Земли протянуты квинтиллионы пусть незримых, но крепчайших нитей.

Он ощутил свою причастность ко всем делам родной планеты - как-то сразу, целиком, без перехода - и догадался, что так ведь, собственно, всегда и было, так - и не иначе!

Просто прежде сам он жил, не мудрствуя лукаво. А теперь пришла пора отчитываться - в сущности, перед собой...

– Эх, чего там мелочиться!
– упиваясь собственным величием, вскричал Шарапкин.
– Если уж по совести, так мне планету подавай! Она - как мать мне. _К_т_о_ я без нее? Вы сами посудите! И Луна нужна, и Марс, и Солнце. Вся Вселенная - вот так! И вы необходимы!.. Вы - мой опыт жизненный. И, значит, тоже - часть меня. Люблю вас всех!

Никогда еще в жизни Шарапкин не произносил таких речей, а тут вдруг прорвало.

Не то чтоб стало наплевать, но - словно камень с плеч свалился.

Некуда было теперь отступать. Либо ты - человек до конца, либо...

– Жизнь земная избрала меня своим представителем!
– восторженно докончил он, испытывая в этот миг чувство великой и дерзкой своей правоты.
– Я потому и был типичным! Потому и человеком стал! Спасибо! Вы мне многое открыли!

Небрежным жестом он откинул чуб со лба и барски развалился на кушетке - как ему казалось, очень величаво (человек он все-таки - венец всего, а не хухры-мухры!..) - и тут заметил, что мямляне смотрят на него с отчаяньем и очевидным страхом.

– Если таков единичный экземпляр и только так себя и мыслит... пролепетал один из них, кидаясь опрометью к пульту управления.
– Ну, разумеется, - убито молвил он минутой позже, совершая фантастические пасы над приборною доскою, - разумеется, машина не способна заблуждаться... Теперь он действительно - сказал _в_с_е_. И не солгал - ни в чем... Цепь замкнулась. Он сейчас и в самом деле чувствует себя _ч_е_л_о_в_е_к_о_м_. Но... на каком уровне!..

Вот и конец, вдруг с тоскою подумал Шарапкин. Все узнали, а теперь убьют.