Попрыгунчик ч.1
Шрифт:
сразу напрягся, пытаясь вспомнить, чего я там пел. Не дай бог, что
антисоветское или блатное, или эмигрантско - белогвардейское. Вот блин
встрял, расслабился мать твою, в тылу. Все вдруг кинулись хлопать меня по
плечам, а девушки целовать в щёки. Несли ахинею про мой талант и
красивый голос, да какой красивый голос у 14 летнего пацана? Совсем с
катушек съехали? Да какие слова написать? Я бы ещё вспомнил, чего вообще
пел. Блин бежать отсюда срочно,
в здание штаба. Забежали в штаб и закрыли дверь, сразу пробежали в
штабную комнату и сели в уголке. Через пять минут зашёл комиссар
Залесский и сев напротив меня спросил:
– Ну и что, с тобой делать? Может, в камеру закрыть и не выпускать? Тебя же
на минуту, нельзя оставить, что-нибудь да случится!
– Леонид Аркадьевич, в чём дело? Почему Тамара, вся в слезах?
– спросил
комиссара, разволновавшийся генерал.
Я резко взглянул на Тому, девушка явно не в себе, дорожки от слёз под
глазами и потерявшийся взгляд.
– Это она под впечатлением, от творчества нашего героя! Там товарищ
генерал-лейтенант, целая толпа поклонников собралась. Требуют нашего
певца, просят спеть для них. Что же ты Сергей, такие песни для одного себя
поёшь? Даже с оркестра музыканты прибежали, с ним репетировать хотят,
там как раз их руководитель, мимо проходил и услышал его песни - вытянул
руку, указывая на меня пальцем комиссар. Вот блин я встрял, мне только
народным артистом стать не хватало.
– Товарищ Дивизионный комиссар! Я не помню, что пел? Совсем, не помню!
О семье вспоминал, что - то мурлыкал, даже внимания не обращал, что
именно - с тоской, посмотрел я на комиссара.
– Не переживай Сергей! Хорошие песни пел. Две последние, меня сильно
зацепили, особенно про отдельный партизанский отряд. Так значит, нам
нужна одна Победа, одна на всех мы за ценой не постоим, одна на всех мы за
ценой не постоим!
– пропел комиссар - Хорошие слова! Сильные! Давай
Сергей, её с оркестром выучим и споём по радио! Сейчас, как раз такие
песни нужны!
– Товарищ дивизионный комиссар! Какие песни? Мне в отряд нужно! Немцев
уничтожать, а не песни распевать по радио! Да и голос у меня меняется,
нельзя мне петь - махнул я рукой.
– Ты мне это брось!
– завёлся комиссар - Ты мне, что в лесу говорил? Уже
отказаться решил, от своих слов? Значит, это просто болтовня была? Решил
поразить старшего товарища, а теперь в кусты? Зря выходит, мы с комдивом
в тебя поверили?
– Нет, не зря! Я от своих
дивизионный комиссар! Не нужно придумывать инсинуации и обвинять меня
в трусости. Никогда трусом не был и не буду! Будет необходимость, с
гранатой под танк лягу! Я воевать хочу! Убивать, этих гадов хочу! Сам! Вот
этими руками! Видеть хочу, как эти твари умирают! Я ночами спать не могу,
если их не убиваю! Сестрёнки снятся, как они кричат и о помощи просят,
уши затыкаю и всё равно слышу! Я мстить поклялся! На их могиле поклялся!
А вместо мести буду песни петь?
– подскочил я и встал перед комиссаром, со
злостью смотря на него. А потом неосознанно, стал читать стихотворение
Симонова.
Если дорог тебе твой дом,
Где ты русским выкормлен был,
Под бревенчатым потолком,
Где ты, в люльке качаясь, плыл;
Если дороги в доме том
Тебе стены, печь и углы,
Дедом, прадедом и отцом
В нем исхоженные полы;
Если мил тебе бедный сад
С майским цветом, с жужжаньем пчёл
И под липой сто лет назад
В землю вкопанный дедом стол;
Если ты не хочешь, чтоб пол
В твоём доме немец топтал,
Чтоб он сел за дедовский стол
И деревья в саду сломал...
Если мать тебе дорога -
Тебя выкормившая грудь,
Где давно уже нет молока,
Только можно щекой прильнуть;
Если вынести нету сил,
Чтоб немец, к ней постоем став,
По щекам морщинистым бил,
Косы на руку намотав;
Чтобы те же руки ее,
Что несли тебя в колыбель,
Мыли гаду его белье
И стелили ему постель...
< Если ты отца не забыл,
Что качал тебя на руках,
Что хорошим солдатом был
И пропал в карпатских снегах,
Что погиб за Волгу, за Дон,
За отчизны твоей, судьбу;
Если ты не хочешь, чтоб он
Перевертывался в гробу,
Чтоб солдатский портрет в крестах
Снял фашист и на пол сорвал
И у матери на глазах
На лицо ему наступал...
Если жаль тебе, чтоб старик,
Старый школьный учитель твой,
Перед школой в петле поник
Гордой старческой головой,
Чтоб за все, что он воспитал
И в друзьях твоих и в тебе,
Немец руки ему сломал
И повесил бы на столбе.
Если ты не хочешь отдать
Ту, с которой вдвоем ходил,
Ту, что долго поцеловать
Чтоб фашисты ее живьем
Взяли силой, зажав в углу,
И распяли ее втроем,
Обнаженную, на полу;
Чтоб досталось трем этим псам
В стонах, в ненависти, в крови