Попутчица
Шрифт:
– Вот ведь варвары…
– Они выткнули его золотой, солнечный глаз. Он смотрел на меня, когда вылеченные им дети бросали в него камни, смеясь, плюя и строя рожи. Стражники вбили рукоятки мечей в деревянный пласт и положили Треиштена на острия. Он медленно умирал, а когда это случилось, на его губах застыла улыбка, печальная улыбка всепрощения. Но даже после его смерти Элейцы не могли успокоиться: дети продолжали кидать камни и плевать, а родители проклинали и кружили вокруг, будто хищные птицы. И только вечером, когда сгустились тучи, и ударила молния, угодив в могилу, люди
Девица растерянно молчала. Стихия посмотрела на оставшийся в руках зеленый хвостик. Она со злости превратила в стружку всю морковь. Бросив остатки в костер, взялась за другой овощ, чтобы скрыть нараставшую дрожь в пальцах.
– Я поклялась отомстить за него. Долго плутая по пустынным землям, забрела в поселение с разномастным людом, среди которого увидела человека в знакомой одежде. Из осевшей на дно злости вдруг поднялся дикий ураган ярости. В ушах зазвенели голоса, замелькали лица с орущими ртами. И ноги с алыми подошвами. Я набросилась на элейца и принялась колотить его, видя перед собой лишь истерзанное тело Треиштена. Меня оттащил от того гада один старик и отвел в сторону. Нагнувшись, тихо сказал: «Если хочешь научиться убивать, я помогу тебе». Я ушла с ним, прожив в его доме с год. Каждый день выматывала себя тренировками, самозабвенно отдаваясь поставленной задаче. Все во мне жило лишь одной целью – растерзать, придать страшным мукам всех элейцев. Содрать шкуру с каждого, вонзить их же когтистые плети в их подлые тела!
Девица молчала, провожая взглядом летящую в костер кожуру ее последних запасов.
– Однажды на дом старика напала банда малолетних разбойников. Среди них я увидела и свою потерянную подружку. Она все это время искала меня. Я снова была не одинока. К тому времени, когда я набралась сил, Элейка не осталось. Жители расползлись по другим городам. А я стала одной из разбойниц и мстила всему миру. Не могла пройти мимо ни одного элейца, какого бы возраста он ни был. Я же поклялась, что каждый из них останется без глаза, каждый познает боль, каждый будет изрезан. Я калечила и тех, кто носил на башмаках красную пыль. Кто топтал кровь Треиштена.
Стихия перехватила нож острием вниз и посмотрела на сапоги замершей девицы. Та тоже покосилась на них, догадавшись, в чем дело, и попыталась подняться.
– Я никогда не была в твоем проклятом Элейке! Даже не представляю, где он находится! А красной пыли и здесь хватает! Вон в той стороне, в сотне шагов отсюда!
Стихия задумчиво покачивала ножом, разглядывая свою жертву. У той и впрямь ничего общего с тощими, смуглыми тварями. Ничего, кроме алой пыли на подошвах. Убить ее только за это? Она уже вышла из того возраста, когда могла оправдать свою незрелую жестокость данной клятвой. Потому присела рядом и поспешно развязала веревки, словно боясь передумать. Конечно, она ей столько рассказала, уверенная, что прирежет без раздумий. А вышло, как вышло…
Девица покосилась на нее с недоверием. Потерла занемевшие ноги, опасливо подобрала арикит, но не наставила его на обидчицу. Затолкала за ремень, подобрала свой опустевший мешок и протянула руку. Стихия немного подумала и вернула ей нож.
–
– Сюда, – протянув карту, ткнула в темное пятно Стихия.
– Дурында, – хмыкнула девица и постучала пальцем по виску. – Это же в той стороне, откуда ты явилась. Ездила кругами? Мне тоже туда надо. Подвезешь?
В другое время Стихия умчалась бы прочь, раздосадованная своим откровением. Нет, в другое время, не стерпев такого позора, прирезала бы девицу и только. А сейчас, борясь с неловкостью, стараясь не смотреть на нее, спешно забралась в седло. Да, времена меняются! Желание никогда ее больше не встретить и жалящий страх снова остаться одной раздирали в клочья. Может, сейчас она, как никогда, нуждается в попутчике. Она не выдержит еще шесть дней одиночества. Она сойдет с ума.
Девица, склонив голову и прищурившись, терпеливо ожидала ответа. Наконец, Стихия проиграла своей гордости и протянула руку, помогая спутнице забраться на лошадь. И неважно, что она неотесанная селянка, неважно, отчего бежала из города!
Неважно, что ее сапоги в алой пыли.
Стихия посмотрела в небо и глубоко вздохнула. Сдержала предательскую улыбку и негаданно подступившие слезы. Она больше не одна! Кто знает, может, они станут подругами, хотя в другое время даже сама мысль об этом заставила бы устыдиться… Но, времена меняются! Ведь не все же люди вокруг плохие? Просто не могут быть!
– Извини, что так получилось, – не поворачиваясь к попутчице, нехотя повинилась Стихия, собираясь при случае возместить ей ущерб.
– Извиняю! – насмешливо отозвалась та и огрела Стихию ее же дубиной.
Она открыла глаза, словно вынырнув из озера мрака. Тут же застонала от боли, пронзившей затылок и побежавшей по позвонкам шеи. Сначала не поняла, что произошло. Потом начала припоминать, очень надеясь, что это был просто ночной кошмар. Но нет, попутчица, в которой она видела спасение, ради которой собиралась пересмотреть свои взгляды на жизнь и поверить в существование хороших людей…
Девица прихватила ее лошадь, бесценную находку в виде горна и умчалась прочь. Бросила подыхать посреди безжизненных земель, вытравленных с карты.
– Нет, все же времена не меняются, – простонала Стихия, потирая затылок и пытаясь подняться с земли. – Видать, и мне не дано стать другой.
Она уже не рассчитывала попасть в город. Нет, она уже не хотела возвращаться в знакомые жернова, всю жизнь пытавшиеся перемолоть ее косточки. Но она добралась до него, людного и шумного, как в воронку затягивавшего все живое. Он больше не представлялся ей плотом, способным удержать на волнах одиночества.
– Девушка, подай монетку бедняку! – протянув мозолистую пятерню, встал на пути кудлатый попрошайка. – Времена, знаете ли, настали трудные…
Стихия посмотрела на него в упор. Сунула руку в карман и стиснула в кулаке последнюю монетку. Попрошайка заискивающе смотрел и открыто надеялся. Может, он был хорошим человеком. Наверняка. Не могут же быть все вокруг плохими?
– Времена не меняются, – сказала ему Стихия и решительно прошла мимо.