Шрифт:
Поезд дальнего следования тянулся по российской глубинке не спеша, возвращая меня к родному городу и к морю. Я лежал на верхней полке плацкартного вагона. Люблю смотреть вперед, по ходу поезда наблюдая, как извивается состав между сопок и лесов на просторах сибирской земли, пересекая бесчисленные реки и речушки, проезжая полустанки, у которых приютились одинокие избы или небольшие поселки. Путь был неблизкий, и в вагоне мне предстояло провести
Где, как не в поезде дальнего следования, отоспаться, почитать, поговорить с пассажирами, услышать удивительные и такие не похожие истории о судьбах людей. Так позже и рождаются рассказы и повести – из самой гущи жизни. Три дня без городской суеты с ее осенней слякотью и не просыхающими ботинками. Поздняя осень!
На нижних полках две старушки наперебой то расхваливали своих внуков, то жаловались на высокие цены, а то и про политику говорили. Полка напротив меня была свободна. Ноябрь, пассажиров мало, и полвагона пустовало.
Наконец на очередной станции в каком-то небольшом городке в купе вошел мужчина лет тридцати шести-тридцати семи. Щупленький, рано полысевший, борода отпущена и не ухожена, впрочем, он был весь неухоженный: сразу видно, что либо давно уже не женат, либо никогда женатым и не был; одет так, как будто только что из дальнего странствия по святым местам. Затем достал билет, стал смотреть номера мест. Я поздоровался, он что-то невнятно ответил и занял верхнюю полку напротив меня.
Какое-то время он лежал с задумчивым выражением лица и неотрывно смотрел в окно, но только смотрел он вслед убегающим назад сопкам. Казалось, он весь был в прошлом и только о нем и думал. Будто он ехал из прошлого в прошлое, которое замкнулось в его голове и крутилось там непрерывно.
– Вам далеко ехать? – неожиданно спросил он меня.
Я назвал город, и он грустно покачал головой:
– Вот и я туда же. К морю. Возвращаюсь. Полгода не был дома, а ведь я там родился и всю жизнь прожил. Обстоятельства сложились так, что в свое время решил уехать оттуда, попытался все забыть, да нет, не забывается и тянет обратно к морю.
– Сейчас у многих финансовые трудности, уезжают из родных мест в поисках работы, – попробовал угадать я.
– Нет, деньги тут ни при чем, – тихо и внятно произнес он. И мы оба надолго замолчали.
Через
– Василий, – тоже представился он. – Отец так решил назвать в память о своем отце – моем деде. Отца звали Трофим – вот и получилось Василий Трофимович, – подытожил он. – А вы, значит, пишите? Много ездите по стране, много людей повидали, много общались, много о судьбах людских слышали? – спросил Василий.
– Работа такая, да и меня всегда люди привлекали, их жизнь беды и радости, одним словом, судьба, – ответил я.
Снова разговор наш оборвался; Василий вроде как обдумывал мои слова.
Я уже решил, что разговор наш на этом совсем закончился, а тут он неожиданно спросил меня:
– Вы в мистику верите?
– В мистику, не в мистику, а что бывают вещи совершенно необъяснимые – верю, – ответил я. – Вот только необъяснимое не надо путать со случайным. А то навещал я как-то знакомого в больнице, у них в палату привезли мужчину, упавшего с девятого этажа строящегося дома – упал и живой остался. Так это не чудо, а случайность: внизу коробки картонные были, сложенные в несколько рядов.
– Но ведь кто-то положил их на то место, где мужик и упал? – тихо, вроде как размышляя про себя, сказал Василий и надолго замолчал.
Я возражать не стал.
Очнувшись от задумчивости, попутчик мой сказал вдруг:
– Нет, я не про то! А хотите, расскажу?
Я согласился, и он, немного помолчав, начал рассказывать. Историю попутчика я хорошо запомнил.
Наконец-то закончилась еще одна рабочая неделя, ничем, впрочем, не отличающаяся для Василия Трофимовича от многих других. И на два дня – целых два дня! – можно было забыть об обязательном в конторе галстуке и необязательных, но так необходимых нарукавниках. Расставшись еще засветло с сослуживцами около кафе, он медленно пошел в сторону порта подышать прохладным морским воздухом и посмотреть на заход солнца. Улицы были пусты, город притих, готовясь вот-вот окунуться в ночное пятничное гулянье.
Дойдя до порта, сел на опрокинутую кем-то бочку и стал наблюдать за водной гладью. В порту никогда не было тихо: кто-то грузился, кто-то разгружался, слышались крики крановщиков и портовых рабочих. Весь этот шум, знакомый с детства, не мешал ему спокойно думать о своей жизни и вспоминать.
Конец ознакомительного фрагмента.