Попытка возврата. Тетралогия
Шрифт:
— Господин штабс-капитан, разрешите представиться! Ротмистр семнадцатого гусарского Черниговского полка Савелий Окунин!
По щекам старого ротмистра, а если по нашему считать, то майора, текли частые слёзы. Не замечая их, Окунин так и держал руку возле головы. Ну и что тут делать? Понятно, что мы в разведке, но вот от того, что он мою фамилию узнает, мир не перевернётся. Вообще-то, конечно, уходя в тыл, документы и знаки различия оставляли на базе. А я как-то прошляпил. У остальных проверил, а со своей гимнастёрки снять, когда комбез надевал, — из головы вылетело. Но как в тему
— Капитан Красной Армии Илья Лисов!
Автомат Лехе передал, потому как по уставу — с оружием не козыряют, а я не хотел, чтобы старый служака подумал, будто у нас армия лохов, правил не знающих. Потом обнял расчувствовавшегося Окунина и сказал, что про командирских детей обязательно доложу. Только вот пусть он мне на карте покажет, где его лесная хибара находится. Смущённо шмыгающий дед отметил точку и, окончательно придя в себя, объяснил просьбу:
— Через нас фронт обратно покатится. И кто его знает, как оно повернётся. Вдруг детишек уберечь не смогу.
Потом вдруг опять попросил карту. Я дал. Окунин спросил — есть ли у меня следующий лист. На вопрос «зачем?» ответил:
— У тебя вот здесь краешек болота виден. И обозначено оно как непроходимое. А я тропу знаю. Даже не тропу, а дорогу целую — танки пройти смогут. Я эту дорогу сам нашёл. А местные о ней или не знают, или не помнят. Тевтонцы тут никакого удара ждать и не будут. У них укрепрайон, вон видишь, даже у тебя отмечен — по холмам идёт. А возле болота только патрули ходят. И то из-за того, что службу они знают хорошо. Так что патрули — просто для подстраховки.
— А какие танки смогут пройти? Лёгкие? Типа «виккерса»?
Окунин насмешливо хрюкнул и, оглядев меня помолодевшими глазами, ответил:
— Вы, господин капитан, ещё «рено» бы вспомнили. Не такой уж я и замшелый, как кажусь. До самой войны новинками техники интересовался. Да и за два года на неё насмотрелся. И на целую и на разбитую. КВ, скорее всего, не пройдут — всё-таки тяжелы слишком, а вот для тридцатьчетвёрки — в самый раз! Максимум в одном месте метров двадцать гати для надёжности сапёрам проложить надо будет.
Блин! Этот гусарский майор оказался просто находкой! Если действительно танки пройти смогут, то укрепрайон с тыла можно в блин раскатать. Наказав старику больше не ввязываться ни в какие передряги, твёрдо пообещал, что на следующей неделе к нему придут люди с нашей стороны. И лётчиков заберут, и детей, и самого Окунина. Он теперь — особо ценный объект. От его сохранности и знаний, возможно, тысячи жизней зависеть будут. Потом, подумав пару секунд, переиграл. На фиг! Лучше самим проводить весь обоз до дедовской замаскированной заимки. Хоть начинающийся дождь и не даст собакам, если такие здесь объявятся, встать на след, но мне так гораздо спокойнее будет. А для ещё большего спокойствия решил оставить с ними Абаева, отдав ему вторую рацию и термоэлемент. По пути приглядели хорошую поляну, годную для посадки самолёта, потому как весь этот табор пешим ходом вывести не получится. Когда наконец всех устроили, был уже глубокий
— Неужели теперь офицер офицером называется? А комиссар как?
— В пятый раз говорю: и офицер — офицером, и солдат — солдатом. Даже генерал — генералом! Комиссаров теперь нет. Есть заместитель командира по политической части. Называется замполит. Хотя хрен редьки не слаще. Но с двоевластием в армии покончено. Теперь за командиром всегда последнее слово.
— Вот это верно! — Дед даже привстал. — В армии всегда единоначалие должно быть, а то не армия получится, а сброд, цели не знающий. Даже в бандах атаман был один, иначе они долго не существовали. Поэтому немцы и захватили полстраны, что у нас в каждой роте по два начальника было. Точнее, один командир, а другой контролёр, право имеющий командирские приказы отменять.
Хм… Савелия Игнатьевича, конечно, занесло, фрицы до Москвы дошли не только из-за этого, но и это тоже было одним из многих факторов наших поражений.
Ну ладно… Посидели, поели, отдохнули — пора и честь знать. Как ни уговаривал Окунин остаться до утра, время поджимало, и, выйдя из дома, попрыгав по привычке, мы куцей цепочкой из трёх бойцов втянулись в лес.
— Ты уверен, что этот старик знает тропу через Марьино болото?
Колычев внимательно посмотрел на меня, крутя карандаш между пальцами. Я ему доложил уже о результатах разведки, а теперь рассказывал о встрече с Окуниным.
— Практически уверен. Врать ему резона не было, да и сам дед доверие вызывает.
— А если немцы тоже этот путь нащупали?
— Никак нет. Окунин рассказывал, что фрицы пытались болото проверить, но чуть не утопли и на том успокоились. Местным он ничего не говорил, так что немцев просветить никто не смог бы.
— Всё равно, разведчиков к нему в любом случае надо послать, чтобы они эту тропу своими ногами прошли. И мало ли чего старому померещится. Одно дело человек, а другое танк. Он небось технику только издалека видел…
— Разведчиков само собой, только вот он не просто дед. Ротмистром ещё в Первую мировую воевал с немцами. Как был военная косточка, так и остался. И БТ от КВ тоже отличить сможет.
Подробно рассказав о своём разговоре с Савелием Игнатьевичем, закончил словами:
— Так что по любому его вытаскивать надо. Мало того, что с ним два раненых лётчика, так плюс ещё и ребятишки — дети комдива. А подходящую площадку для самолёта мы уже присмотрели.
— Какие ещё дети? Какого комдива, откуда они там взялись?
Полковник так удивился, что даже перестал крутить карандаш.
— Это я ещё просто не успел доложить. В сорок первом Окунин подобрал двоих детей. Мать у них убило, вот он их и пригрел. А потом выяснилось, что они — дети командира дивизии Игнатьева. Ну, то есть он комдивом перед войной был, а что с ним сейчас — неизвестно…
Хруп! Половинки карандаша упали на стол. Иван Петрович, не замечая этого, расстегнул верхнюю пуговицу и как-то глухо спросил:
— Мальчик и девочка?! Как их звать?! И точно у них мать погибла?