Пора, мой друг, пора
Шрифт:
Тип неизвестный и подозрительный. Зачем я его взял? Они ведь про зарплату всегда знают. Полез в карман. Нет, зажигалку вынул. Все равно смотри».
Машина проносилась по темному шоссе, по бледным слоям тумана, что стелился по дороге, поднимаясь из болот.
– В леспромхозе когда будем? – спросил Марвич. Он уже вполоборота сидел к шоферу и следил за ним.
– К полночи, – ответил шофер и закусил губу.
Марвич тихо засвистел, стал выводить свою студенческую мелодию «Сан-Луи
«А какая ему с меня корысть? – подумал он, внимательно разглядывая шофера. – Разве что кожаная куртка. Впрочем, если он урка…»
«Свистишь? – думал шофер. – Усыпить бдительность хочешь?
Хрен тебе!»
Он свернул машину к обочине и остановился. Тоже сел вполоборота к своему пассажиру, полез в карман, вынул пачку папирос.
– Будешь? – спросил он и протянул пассажиру пачку.
Марвич вытащил папироску и щелкнул зажигалкой. Оба закурили.
– Иностранная? – спросил шофер про зажигалку.
Марвич протянул зажигалку.
– Австрийская. Жена подарила. Не гаснет на ветру.
Шофер рассмотрел зажигалку, дунул в нее, вернул.
– Вещь, – сказал он.
С минуту они курили молча, поглядывая друг на друга.
Блестели их глаза.
– Слышал? – сказал шофер. – На сто восьмом километре человека убили.
– На сто восьмом? Как же это так?
– Вот тебе и «так». Убили, и нету его.
– Кто этот человек? – спросил Марвич, очень сильно волнуясь.
– Водитель из четырнадцатой автоколонны.
– А кто убил? Ограбление что ли?
– Какое там! Заснул парень за рулем и встречную слегка задел, фару ей разбил. А те прибежали – трое, – стали права качать, а потом монтировками его по голове. Забили до смерти.
– За фару?
– Ага, за фару.
– Зверье! – воскликнул Марвич.
Водитель промолчал, выбросил окурок в окно и снова взялся за руль. Они помчались дальше, больше уже не косясь друг на друга.
– А ты мог бы человека за фару монтировкой по голове? – спросил Марвич.
– За фару? – переспросил водитель. – Ты что, псих? Может, только по уху ладошкой хлопнул бы.
Он помолчал и кашлянул.
– А может, и по уху бы не дал. Пустил бы матерком, и все.
– Зверье! – снова воскликнул потрясенный Марвич. – Откуда только такое зверье берется?
– Откуда? – сказал водитель. – От верблюда.
Мимо промчалась первая за все время встречная машина, военный «ГАЗ-69». Тайга поредела, мелькнули какие-то постройки, радиомачты, потом опять началась тайга.
– Сам из Березани? – спросил водитель.
– Да.
– Кошеварова знаешь?
– Эдьку?
– Николаевича знаешь?
– Семена?
– Валерий, – водитель ткнул Марвичу ладонь.
– Валентин, – Марвич пожал ее.
– Почти тезки, –
– Я тоже так про тебя, – сознался Марвич.
Они вдруг весело и разом расхохотались.
– Я про тебя слышал, – сказал водитель.
– Ну ладно, – сказал Марвич.
– Ты знаешь, знакомый он мне был, этот из четырнадцатой колонны.
– Ужасно, когда знакомые парни умирают, – проговорил Марвич. – У меня прошлым летом друг погиб. Как будто кусок от меня самого отрубили.
– Ага, – кивнул водитель. – Понял, знакомый был, на вечеринки вместе мы с ним ходили.
– Поймали тех троих? – спросил Марвич.
– Нет. Никто не знает, кто такие. Эх, мне бы их поймать…
– Что бы ты с ними сделал? – спросил Марвич.
– Ну, не знаю, – напряженно вздохнул водитель.
Мотор работал ровно, спокойно, сильный человек Валера морщил лоб, думал свою думу.
«На дорогах любых – и вблизи и вдали – славься дружба шоферов российской земли», – вспомнил Марвич.
В леспромхоз они приехали к часу ночи. Марвич пошел искать квартиру врача. Этот грузный молодой и одинокий человек был ему знаком. Он был из породы русских лесных врачей. Он говорил такие слова: «дружище», «да, брат», «нет, брат», «вот, брат, какая заковырина получается», – хоть и окончил институт в Ленинграде. Раз в месяц он приезжал из леспромхоза в Березань, в книжный магазин, где они и познакомились с Марвичем. Сошлись на том, что Пушкин – великий русский поэт.
Найти квартиру врача во втором часу ночи в этом заброшенном в тайге леспромхозе было нелегко. Самый был сейчас сон. Глухота и немота вокруг. Марвич блуждал во мраке, перебирал руками штакетник, за которым надрывались невидимые яростные псы. Он отмахивался от лая и вновь уходил к одинокому фонарю возле склада, под которым спал сторож в дохе. Трижды он пытался разбудить сторожа, но это оказалось невозможным. Сторож был не из тех, что просыпаются.
Отчаявшись, Марвич решил уже заночевать в любом сарае на опилках, как вдруг увидел светящееся окошко и в нем под зеленой лампой лобастую голову врача.
– Ну, брат, ты меня огорошил, – сказал врач, раскрывая свои объятия.
Они сели играть в шахматы. Играли и ели кое-что из консервных банок.
– Ну, брат, разложил ты меня, – сказал утром врач и ушел на работу.
А Марвич отправился на почту и дал телеграмму Тане в Березань: «Не волнуйся, буду через два дня». Он опомнился наконец.
Днем он пошел на реку, шум которой в леспромхозе был слышен всегда. Река текла в укромном месте между лесистыми сопками, была она быстрой, бурлила, завихрялась, кое-где над валунами взлетали брызги.