Пора Познакомиться. Книга 2. Молодость
Шрифт:
К тому же можно сказать прямо перед носом в проход свешиваются ноги в не совсем приятно пахнущих носках. Дух в вагоне стоит ядрёный и не проветришь.
Долго смотрю в убегающую за окном черноту, лишь иногда на переездах или при проезде мимо населённых пунктов прерываемую чередой огней. Вагон покачивается на стыках, отовсюду доносятся разные звуки, от мощного храпа, до тихого сопения с присвистом, или бормотания во сне.
Задремала под утро, часика на два. А вскоре голоса просыпающихся людей, сопровождающие пробуждение звуки, вялое переругивание некоторых пассажиров
И снова мы сидим с Любой внизу. Она рассказывает мне об их житье-бытье на Севере, о службе наших мужей, о каких-то смешных случаях. Я и слушаю её, мне всё интересно и временами отключаюсь от её рассказа, мысли одолевают, а что будет, а как мы встретимся.
Она говорит, что и её муж и Виталий приедут на станцию встречать нас. Приедем мы в Воркуту завтра в 15-50.
Где-то в 9 часов по вагону с тележкой идёт раздатчица из вагона -ресторана. Она развозит завтраки. Это два яйца, хлеб, каша пшённая или геркулесовая, кофейный напиток и две большие булочки. Мы берём завтрак. Она спрашивает, что мы будем в обед, оставляет нам на столике карточку меню и просит отметить ,а на обратном пути карточку забирает.
В вагон-ресторан мы не ходим, Люба говорит, что там шумная публика и нам лучше есть на месте. Я тем более соглашаюсь, что по ресторанам ходить не приучена, была всего два раза толком, в Москве в кафе и на нашем вокзале в ресторане с мужем. Так что желания идти туда не испытываю.
Светлое время быстро заканчивается и вот опять уже мы едем в темноте. Люба говорит, а чему ты удивляешься, ведь мы едем на Север, а потом и вовсе в Заполярье, а там сейчас почти всё время ночь. Это для меня непонятно, как это всё время ночь, хотя я знаю из географии об этом, но одно дело читать, другое осознать и увидеть самой.
Ещё Люба рассказывает, что там сейчас 50 градусов мороза, но я их ощущаю, как 25, так как там климат сухой и мороз кажется мягче. Это тоже внове для меня.
Живут они не в самой Воркуте, а в посёлке Северном. Вокруг Воркуты разбросаны шахты и зоны-поселения. Я не сразу понимаю, какие зоны, а Люба мне объясняет, что лагеря для заключённых, которые и работают в шахтах и поселения для вольных или условно вольных, которые тоже там работают.
А мой муж служит на охране этих лагерей и её тоже. Это для меня новость, я даже не подозревала, что мой муж служит тюремщиком. Я полагала, что в обычной воинской части, оказалось нет, к строевой он не годен, а для этой службы вполне, и мол надо же кому-то выполнять эту работу.
Я тогда ничего ещё не знала о лагерях, о том, что там были политические и прочее. Об этом нигде не писалось, не говорилось, считалось, что всё это было в прошлом при Сталине и с ним же кончилось.
Наивность, да и подробностей о тех ужасах нам тоже не было известно, это гораздо позже и литература и газетные статьи появились и мы просветились.
Но уже одно понимание, что он тюремщик, как то смущало меня.
И видимо Люба это почувствовала, так как перевела разговор с их работы на личную жизнь, на их охоту в тундре и прочее разное. Но я как-то сильно
Ни одной законченной мысли, они прыгали с одного на другое, а потом появилось стойкое чувство, что он не хочет меня видеть. Я не знаю, откуда оно пришло, но словно бы по нервам ударил сигнал, беги обратно, тебя не ждут.
Мы подъезжали к Котласу, было восемь вечера.
Нас только что покормили ужином и я смотрела в окно, как мы подъезжаем к платформе, а с другой стороны также подъезжает встречный поезд. Когда поезда остановились и люди, кто ехал до Котласа пошли на выход, я вдруг лихорадочно стала одеваться и подхватив свой чемодан, бросилась на выход.
Люба, не сразу сообразив что происходит, в итоге бросилась за мной в чём была.
Я уже было хотела соскочить на платформу, когда проводница задержала меня," постойте, вам не нужно выходить, вы же в Воркуту едете".
Я ничего не успела ответить, меня настигла Люба, она вцепилась в мой чемодан и закричала:" Ты куда, с ума сошла, куда ты побежала, струсила, да? Брезгуешь нами?"
Это был удар ниже пояса. Я обернулась к ней и тоже закричала, со слезами в голосе, они уже текли у меня из глаз не останавливаясь:
– " Никем я не брезгую, мне нельзя ехать дальше, он не ждёт меня, он не хочет меня видеть, не хочет понимаешь?
"-"Нет , не понимаю, что ты выдумываешь, он же меня за тобой и послал, а ты испугалась моего рассказа и решила сбежать. Тебе такой муж не нужен, да? Ты не любишь его, вот и всё."
– " Неправда, я его люблю, но он правда не хочет меня больше видеть, поверь, это так, это правда. Я не могу объяснить, но я это знаю"
И проводница и Люба смотрели на меня так, словно перед ними умалишённая, были в этих взглядах и страх и жалость. Люба всё не выпускала из рук моего чемодана, а проводница сказала:
– Девушка, пожалейте подругу, здесь же холодно, она простынет, вы одеты, а она налегке"
Только тут я опомнилась, что Люба стоит в тапочках и лёгком спортивном костюме в ледяном тамбуре. Я тут же сдалась и пошла за ней в вагон.
Она ,не выпуская чемодана из рук, вся дрожа шла до места, а я покорно брела за ней, как овца на заклание.
Потом мы сидели, я рыдала и всё пыталась вдолбить ей, что мне нельзя ехать, но она не понимала моих доводов, как это я почувствовала и зачем я свою трусость пытаюсь замаскировать придуманной сказкой.
Чемодан она засунула под свое сиденье и теперь мне не было смысла куда-то бежать, деньги лежали в чемодане. Я с тоской смотрела на стоящий напротив поезд и не могла успокоиться, всё плакала, только теперь тихо.
В дорогу мама дала мне всего сто рублей, тридцать из них уже ушли на билет и постель, остальные предназначались на питание и обратную дорогу.
Одета я была в пальто, которое шила сама. Да, я и пальто научилась шить. Соседка работала в ателье пошива верхней одежды, она и показала мне, как вставлять приклад, как делать борта, как правильно отпаривать и отстрачивать.