Пора влюбиться!

Соковня Ирина Ильинична

Знаешь, ты прав. Молчи пока, если силы есть. Мне всегда казалось, что тетя Вера больше тебя жалеет, а дядя Женя Надюшку. Если они узнают, что ты знаешь им тяжело будет. Придет время - скажут, - у Ники потекли слезы.

Утрись, - Мишка протянул ей рукав валявшейся на полу рубашки, обещала же молчать.

Конечно, - встрепенулась девочка.
– Не волнуйся. Мы об этом больше говорить не будем, во всяком случае до тех пор, пока ты не захочешь.

Придет время, - согласился Мишка.

А знаешь, я тебе сейчас одну вещь скажу. Тайну чужую, но с меня

слова не брали, так что можно. Наша Лера Лушина тоже из Спитака. У неё отец военный был, там служил. Леру на зиму мама в Москву к бабушке привезла, оставила, а сама к мужу уехала. Там и погибли оба. Лера осталась сиротой. Жили они с бабушкой хорошо, но этой зимой старушка заболела, её в больницу надолго положили, что-то с легкими. Леру устроили в детдом для одаренных и весной в нашу школу перевели. Бабушке сейчас получше, она снова дома. Так что Лера и там живет, и в детдоме. Так легче материально. Она в детдоме ещё и няней работает. Ей, кстати, тоже в декабре пятнадцать. Прямо тридцать первого.

Откуда ты это знаешь?
– Мишка весь напрягся.

Она мне сама рассказала, мне и Муське. Но ты ведь не протрепишься?

Мишка кивнул.

Мы даже к её бабушке домой вместе ездили, - продолжила Ника.
– Хорошая такая бабуля, добрая. Лера девчонка замкнутая, но отзывчивая. Правда?

Да. Она нормальная, - как-то слишком сдержанно заметил Мишка и добавил, - Закон парных отношений.

Что ты имеешь ввиду?
– не поняла Ника.

Спитак.

И Мишка разъяснил суть закона, открытого врачами Скорой помощи.

– Стол накрыт!
– Сережка и Надя возникли в дверях.

День был без числа. Сначала второй, а потом первый.

Это у Гоголя в "Записках сумасшедшего" есть такая глава. Привалясь к спинке самолетного кресла Ника вспомнила о ней и решила, что в её жизни было два дня без числа - вчера и сегодня.

Вчера началось обычно: будильник, душ, завтрак, по дороге в школу выслушивание очередной муськиной исповеди про Павлика, уроки и перемены. Вот на переменах кое - что было необычное. Ника по рекомендации Мишки пришла в юбке, в короткой, но не мини - боязно. Ноги не остались без внимания. Петухов присвистнул:" Класс!", Лейкина надулась, Жанночка чмокнула в щеку, сказав:"Растешь!", Ишуков покраснел и весь день бросал косые взгляды, Пинкис предложил списать алгебру без очереди. Ивлева фыркнула: "Ладно, я не ревнивая, да и грудь у меня покруче." Но, впрочем, все скоро привыкли, сама же Ника решила, что лучше ходить в брюках - теплее и нет нужды думать, что у тебя что-то не так. Тем более, что она была дежурная и предстояло поливать цветы после уроков в "Биологии", а как в юбке до кашпо на окне добираться?

Этот вопрос встал особенно остро, когда Ника обнаружила, что вслед за ней в "Биологию" увязался Зяблов. Она отпустила с дежурства влюбленную Муську - та собиралась снова проехаться с Павликом до его дома на троллейбусе, наврала ему, что у неё на этой остановке тетя живет. А так как тетя болеет, она, Муська, хорошая племянница, ездит банки на спину ставить. Павлик верил и сочувствовал. И

Ежова тоже на этом троллейбусе ездила уже второй день. "У неё, наверное, там дядя. И тоже хворает, несчастненький. Ежова ему горчичники на пятки лепит" - ехидно подумала Ника, проводила взглядом из окна троицу, обернулась и увидела Зяблова.

Ты, что, Саш, забыл что-нибудь?
– спросила она, стараясь разрядить обстановку - ей хотелось чтобы он скорее ушел.

Забыл.
– Зяблов как-то нехорошо засопел и стал медленно приближаться к окну.

Что?
– Ника старалась сохранять спокойствие.

Тебя!
– Глаза у него стали ещё уже, он передернул мышцами на груди и плечах и слегка прогнулся назад.

Нику охватила паника. Руки задрожали, горло пересохло и она судорожно покрутила головой, соображая, куда бы отпрыгнуть. С одной стороны был стол учителя с другой окно.

Вдруг из коридора донесся глухой звук - Гришка уронил кисть на пол. Они у него часто падали. И тогда, повинуясь не столько разуму, сколько какому-то первобытному инстинкту, Ника крикнула:

Гриша! Пожалуйста, поди на минуточку!

Она сама не узнала свой голос. В нем было отчаяние, стыд, надежда.

Прыжок, шаги и Гришка, нет, не вошел, влетел в класс.

Он в момент понял то, что Ника только почувствовала

и быстро вырос перед девочкой, оттирая парня спиной.

Ты до кашпо не можешь дотянуться, - помогая ей справиться с неловкостью, художник взял у Ники лейку, - сейчас помогу.
– И, повернувшись к Зяблову, добавил, - а ты пили отсюда, мальчик. Мы без тебя цветочки польем.

Зяблов застыл на месте и злобно скрючил пальцы.

Ушки не моешь?
– Заботливо осведомился Гриша.
– Может мыла дома нет? Может дать мыло?

Саша скрипнул зубами.

А может по уху дать?
– Уже безо всякой доброжелательности продолжил Гриша, наклоняясь к Зяблову.
– Тоже хорошо мозги прочищает и слух восстанавливает. Вали отсюда, понял?

И Зяблов понял. Дверью хлопнул так, что учебный скелет в углу покачнулся.

Бледная Ника привалилась к подоконнику.

Пристает?
– спросил спаситель будничным голосом, от которого вдруг стало спокойно.

Да, надоел, этот Зяблов, сил нет. А сейчас я и вовсе струсила. Спасибо.
– Ника покраснела.

Пустяки!
– Художник - историк махнул рукой.
– Ты полей цветы, а я кисточки вымою и провожу тебя.

Да не надо, спасибо, - Ника совсем смутилась.

Старшим-то не перечь, камышинка!

Почему "камышинка"?
– засмеялась она.

Потому, что стройная и глаза карие. На коричневый цветок камыша похожи. А ещё на Мишку Турова. Вы что родственники?

Нет, растем вместе с пеленок. Глаза у меня бабушкины, она испанка, а у него, - Ника запнулась и, быстро найдясь, соврала, - дед был цыган.

А-А, - кивнул Гриша, - понятно, гены. Ну, давай, Грегор Мендель, заканчивай и пойдем.

Их совместный выход из школьных дверей не остался незамечен. Две одиннадцатиклассницы презрительно хмыкнули в спину.