Пора волков

Клавель Бернар

Антуанетта помогла мужчинам засыпать яму. За серой пеленой разгорался день. Горячий, душный свет залил землю, придавливая людей, утяжеляя их работу. По лицам струился пот. Они трудились в полном молчании, лишь кряхтя при каждом взмахе лопаты.

Отец Буасси подождал, покуда тела накроет достаточно плотный слой земли, затем надел епитрахиль и прочитал молитвы. Мухи, которые не могли уже добраться до мертвецов, напустились теперь на живых и облепили лошадь; она то и дело вздрагивала, храпела и била копытом. Пришлось распрячь ее, чтобы она не запуталась в упряжи, и пустить на луг,

откуда она рысью понеслась к лесу.

В стаю галок ворвался ястреб и два сарыча, Разгорелась яростная драка – птицы ненадолго отлетели, но крупные хищники вскоре сдались, отступили перед многочисленным противником и ушли в светло-серые выси, а черные птицы вернулись, возбужденные пуще прежнего.

Женщина и двое мужчин закончили работу к середине дня и, обессиленные, уселись втроем на передке повозки, тесно прижатые друг к другу, обливаясь потом, мечтая хоть о капле воды.

Остаток дня показался Матье бесконечным: священник водил его с собой по всем баракам, где они вместе перекладывали больных, ухаживали за ними, обтирали. А больные, похоже, глазам своим не верили: надо же – человек, прибывший врачевать их души, заботится прежде всего о спасении жизней и облегчении страданий.

– Если бы больше думали о чистоте, – говорил священник, – я убежден: болезнь так бы не разыгралась.

Потом Гийон с Коленом отправились помогать толстухе Эрсилии чистить репу.

Юффель привез пять новых больных и, оказавшись с Матье наедине, поспешил сообщить:

– Я видал яблони. Брал больных неподалеку от того сада. Мне их привозят из Салена и передают как раз там. Я хорошо все рассмотрел: сорвать омелу – пара пустяков.

– И ты в нее веришь?

Колен оглянулся, проверяя, не слышит ли их кто, и принялся объяснять:

– В Альезе когда-то был один старик – кюре прогнал его из прихода. Сказал, что он – колдун. Старик жил в хижине, в самой чащобе Кротарского леса. Люди тайком приносили ему еду. А он все хвори лечил омелой. Называл ее животворным растением. Ну и я, сам понимаешь, мне бы хоть чуток этой омелы на шею повесить – все бы спокойней.

Больше они к этому не возвращались.

Вечером все поели вареной репы с хлебом да еще каждый получил по лепешке из ячменной муки с луком – Эрсилия долго над ними трудилась. Цирюльник утверждал, что лук прогоняет заразу и помогает сопротивляться болезни.

После ужина Рыжий Колен и Матье отправились в чулан, где хранились припасы, отнесли туда соломы и соорудили себе постель. Было по-прежнему безветренно, но вечер принес прохладу, она поползла над землей и добралась до их убежища. Матье слушал, как стонет ночь. Он знал, что Антуанетта придет за ними, и по мере того, как текло время, им все больше овладевал страх, но боялся он не опасностей, какие таило в себе ночное путешествие под самые городские стены. Да, он знал, что стражники несут караул совсем рядом с садом, знал, что другие стражники совершают обходы, выслеживая бродяг, которые грабят дома, опустошенные чумой, и все же боялся он не выстрела из аркебузы. Что-то необъяснимое настораживало его в Антуанетте: эта женщина, верно, знает много тайн; говорит, что верующая, а сама чурается иезуита, точно сатана.

Колен уже спал,

и Матье на минуту позавидовал ему: живет себе, ни над чем не задумываясь, – прямо как ломовая лошадь. Потом он вспомнил о священнике. Ведь, сказать по правде, этот ясный, как родник, взгляд возникал перед его глазами, даже когда он пытался представить себе совсем других людей. Исполненный таинственных повелений, взгляд этот молчаливо присутствовал, одновременно успокаивая и тревожа Матье.

Прошло, наверно, не больше часа с тех пор, как они легли, когда послышались едва различимые шаги Антуанетты Брено. Небо, по-прежнему затянутое облаками, излучало не дающий тени тусклый свет, который, однако, явственно вычертил фигуру Антуанетты в проеме двери.

– Вы спите? – тихо спросила она.

– Погоди, – откликнулся Матье, – сейчас разбужу Колена.

Он растолкал бывшего пастуха, и тот приподнялся на локте.

– А, что такое?

– Тише ты, Антуанетта за нами пришла.

Колен некоторое время соображал, в чем дело. Тем не менее он встал, сунул ноги в сабо и вышел следом за Матье.

– В сабо ты не пойдешь, – сказала Антуанетта.

– Я-то? Да я сроду ни в чем другом не ходил…

– Я найду тебе туфли кого-нибудь из больных.

– Это еще зачем?

– Чтоб ты не так шумел и мог бежать, если придется.

– Не волнуйся. Ежели что, я их сниму. Но в другом ходить я не привычный.

Он снял сабо, взял их в руку, и, минуя дорогу, они направились прямиком к лесу.

Луна, должно быть, была в зените, скрытая огромной бесформенной тучей, светящимся шатром раскинувшейся от одного края земли до другого. Когда они отошли от бараков на достаточное расстояние, Матье спросил:

– По какой дороге пойдем?

– Ни по какой. Там сразу пулю заработаешь.

– А ежели где обрывы?

– Не бойся, они все по правую руку.

Она рассмеялась и добавила:

– Ты – возчик, ты само собой привык шагать по дорогам, а меня всю жизнь учили их обходить.

Матье не осмелился спросить, почему. Он боялся теперь узнавать что-либо новое об этой женщине. Он шел следом за ней, а Рыжий Колен, босиком, неслышно, словно птичья тень, скользил за ними. На ходу Матье разглядывал стройную фигуру Антуанетты, любовался ее легкой поступью, изящными бедрами и талией, и минутами ему казалось, что сейчас она вспорхнет и улетит далеко отсюда. Он вспоминал, как она управлялась с покойниками, и дивился, до чего просто она делает это, – будто шьет или прядет. Казалось, во владениях смерти она чувствовала себя так же естественно, как в мире живых.

Войдя под тень первых же деревьев, Колен надел сабо.

– Земля похолодала, – сказал он. – К снегу. Может, не завтра, но дня через два-три пойдет.

Лес этот, состоявший в основном из дубов и буковой поросли, все еще носил пышный рыжий убор, задерживавший свет. Расплывчатые тени тянулись, вздыбливались, подстраивали всевозможные ловушки. Но женщина шла быстро, без малейшего колебания.

Они достигли обрыва, и Антуанетта начала спускаться, забирая вкось, огибая нависавшую здесь скалу, под которой в лесу царила кромешная тьма. Дойдя до основания скалы, Антуанетта остановилась.