Порфира и олива
Шрифт:
Металлический зов труб внезапно заглушил гомон толпы. Все лица разом обратились в сторону Помпеевых врат — большого, сложенного из камня сооружения, нависающего над посыпанной золотистым песком дорожкой. Из-за этих массивных дубовых ворот, откуда сейчас выступят на арену атлеты, поднимался карниз, в нескольких футах от земли венчаемый мраморной балюстрадой. На заднем плане под навесом из пурпурной ткани, растянутым между двумя башнями, виднелись несколько рядов помпезных кресел, отделанных слоновой костью. По обе стороны в безукоризненном порядке были выстроены две внушительные шеренги преторианцев в парадной форме.
Внезапно
— Он так красив...
Но Калликст, безучастный к простодушным восторгам маленькой Иеракины, уже не видел никого, кроме той, что теперь подошла и заняла место рядом с императором. Марсия. Белая, легкая, почти прозрачная фигурка. До мучения взволнованный, он замер и долго не отрывал от нее взгляда. Но вот врата распахнулись, пропуская бойцов.
Шествие двинулось вперед единой колонной, возглавляемой распорядителем торжеств, представителями гражданских властей, благотворителями. За ними следовали певцы и музыканты, а уж потом сами борцы с лоснящимися от масла телами, они шагали, с видимым удовольствием поигрывая бугристыми мускулами. При их появлении приветственные крики загремели еще громче. С трибун им бросали венки и цветочные гирлянды. Подбадривали, выкрикивая их имена: на каждом из этих силачей лежала тяжкая ответственность — оправдать весьма солидные ставки.
— Аскал! Мальхион! Храни вас Бог! — захлебывалась Иеракина, топоча ногами от возбуждения.
Эти двое — они брели в хвосте процессии, в нескольких шагах от гелладоников — судей на состязаниях — и сдержанно помахали им. Они выглядели радостными. Калликст подумал, что если бы они могли осознать смысл того, что творится вокруг, их веселость увяла бы в один миг, ибо выкрики и замечания на их счет были далеко не лестными:
— Полюбуйся на этих дохляков!
— Клянусь Геркулесом! С каких это пор на состязание атлетов приглашают чахоточных?
— Глянь-ка, а это Милой и Сострат!
Такое сравнение с двумя самыми прославленными борцами из всех когда-либо существовавших, заставило публику покатиться со смеху. Смущенный, Калликст осторожно покосился на Пафиоса. Нo к величайшему своему удивлению обнаружил, что финикиец не только совершенно нечувствителен к насмешкам, унижающим его чемпионов, а еще удовлетворенно потирает руки:
— Рыбки у меня на крючке! — приговаривает он благодушно. — Все попались на удочку — и лини, и плотва... Смотри, как они блестят, а ведь сейчас им придется трепыхаться на берегу!
И снова Калликсту пришлось спросить себя, на чем может основываться подобная уверенность.
А шествие между тем подходило к концу. Совершив круг по дорожке, оно снова достигло Помпеевых врат. И почти одновременно гелладоники при помощи своих жезлов принялись вычерчивать на всем усыпанном песком пространстве арены большие круги. В каждый из них согласно порядку, определяемому жеребьевкой, становились по два бойца. Теперь сражение могло начаться.
По знаку императора шестнадцать пар силачей разом сцепились под надзором такого же числа арбитров. Не спуская глаз с арены, Калликст попросил Пафиоса объяснить ему правила боя. Оказалось, чтобы одолеть противника, нужно либо прижать его к земле,
— Отец, отец, смотри! Мальхион победил!
Девочка была права. В дальнем конце арены Мальхион, первым разделавшись с соперником, вскинул руки в знак своего торжества. Да и Аскал уже в свой черед, повторяя тот же жест, возвещал о победе.
— Ну, — ликовал финикиец, — что ты об этом скажешь?
— В себя не могу прийти... Как же им это удается? Как?
— У тебя будет сколько угодно времени, чтобы изучить их тактику, — ответствовал Пафиос с елейной любезностью триумфатора.
За сим последовали новые схватки, начинаясь и заканчиваясь под оглушительные выкрики и вой толпы. Как только объявлялись победители, происходила очередная жеребьевка, чтобы составить новые пары борцов, сходящихся под бдительным присмотром новых гелладоников. Чертились также и новые круги — все начиналось сызнова.
Теперь Калликст старался не терять из виду Пафиевых протеже.
Против них теперь выставили великанов, ростом около целого туаза, со лбами шириной в ладонь. На первый взгляд шансы противников были до нелепости неравны. Однако то, что последовало за этим, превосходило всякое разумение. Испуская резкие отрывистые крики, Аскал и Мальхион принялись, буквально в воздух взлетая, порхать вокруг своих соперников, а удары с какой-то адской меткостью наносили не куда попало, а в некие определенные точки тела. И все увидели, как их противники, внезапно скрючившись от боли, без сил рухнули, побежденные, наземь.
Тут уж эти двое, сыны неведомой страны Цин, стали центром всеобщего внимания, а обидные шутки сменились криками удивления и восторга.
На арене вскоре осталось только восемь пар атлетов, потом четыре пары. Возбуждение Калликста и Иеракины достигло предела, когда было объявлено, что в последнем туре Аскал должен бороться с Мальхионом. Пафиос поспешил успокоить их:
— Мы такой случай предвидели. Было условлено, что тот из двоих, кто больше устал в предыдущих боях, уступит победу другому.
— А ты уверен, что они послушаются? Ведь тот, кто даст себя побить, потеряет на этом десять тысяч золотых. Это очень много!
— Только не для христианина, — усмехнулся финикиец. — Впрочем, ты сам сейчас увидишь.
И верно: Мальхион, лишь слегка задетый ударом своего товарища, покатился по песку за пределы очерченного круга. На арене теперь оставались только Аскал и еще трое атлетов. Разумеется, эти борцы были лучшими во всей ойкумене [51] . В следующее мгновение глаза Иеракины отчаянно расширились: новый противник почти тотчас обхватил маленького желтокожего человечка за талию. Но ему очень скоро пришлось выпустить свою добычу. Он медленно, неуклонно сдавал под напором соперника, вот уже заскользил, упал па одно колено. Аскал собрался уже приступить к своему последнему бою, но тут его попросили обождать.
51
Этим словом обозначали весь цивилизованный, а порой и просто весь обитаемый мир.